и кататься по льду, цепляясь за борта проезжающих автомобилей. Добытые попрошайничеством деньги я тратил на походы в кино и почтовые марки. Отец постоянно был чем-то занят, и я пользовался почти безграничной свободой.
Маме я слал на Украину открытки такого содержания: «Добрый день мамачка я хажу в сорак дивятую школу учительницу завут людмила николаевна до свидания». Одна из таких открыток 1971 года хранится у меня до сих пор. Отец, не дождавшись приезда матери, уехал на Украину, чтобы распродать имущество, оставшиеся в доме. Воспользовавшись моментом, мать приехала в Иркутск и забрала меня у тетки. С собой я увозил две полюбившиеся мне книги весьма потрепанного вида: «Приключения Гулливера» и «Волшебник Изумрудного города». Через несколько дней я был уже в Никополе, а моя мать подала на развод. Какое-то время она еще боялась возвращаться в комнату в бараках, и мы несколько месяцев прожили с ней в женском общежитии. По доносившимся слухам, отец распродал все сколько-нибудь ценное имущество и уехал в Иркутск. В число проданных вещей попал мой настольные мини-биллиард. Новый год мы встречали уже в своей опустевшей после распродажи квартире. Впервые мама не стала ставить новогоднюю елку. На мои вопросы она отвечала с раздражением, и я чувствовал, что она все еще не простила меня за то, что я согласился уехать с отцом в Иркутск.
Из Иркутска я привез с собой привычку побираться. Однажды меня за этим занятием застал супруг маминой начальницы, и дома меня ждал серьезный разговор. Карьеры попрошайки оборвалась на самом пике. Без регулярных финансовых вливаний моя коллекция марок переживала застой.
Меня отдали в школу, где классной руководительницей была пожилая учительница – Екатерина Васильевна – мать маминой коллеги по работе. Я хорошо читал, но совершенно не умел писать, и она приложила максимум усилий для того, чтобы я за полгода догнал своих сверстников, принося первое время из школы одни двойки и единицы.
После первого класса меня решили отдать в музыкальную школу. Я мечтал научиться играть на гитаре, но вместо этого мне предложили попробовать свои силы в игре на балалайке, так как классы народных инструментов испытывали нехватку в учениках и стоили значительно дешевле, чем уроки фортепьяно или скрипки.
На вступительных экзаменах в музыкальную школу мне предложили спеть песенку, и я, растерявшись, решил исполнить «В траве сидел кузнечик», не подозревая насколько она окажется трудна в вокальном отношении. Моему пению сочувствовала вся приемная комиссия, а я сгорал от стыда за то, что не могу спеть такую элементарную песенку из мультфильма. Мой культурный багаж был невелик, и выбирать особо было не из чего.
Я был совершенно немузыкальным мальчиком, игра на инструменте меня не увлекала, уроки сольфеджио и вовсе были для меня китайской грамотой. Чтобы не участвовать в академических концертах, я резал себе пальцы бритвой. Я был едва ли не самым бесперспективным учеником во всей музыкальной школе и единственным учеником игры
