маниакальных состояниях, сильно рецепторный, просто так не купишь. Хотя был у меня один пациент, актер погорелого театра – любил нейролептики мешать с алкоголем: галлюцинации ему нравились. Не откачали.
– Что вы хотите сказать? Что наша подруга пыталась совершить суицид или что она наркоманка? – Тут в моих мыслях бегущей строкой вырисовывались слова «держите меня трое». Причем бешенство хотелось направить почему-то на врача.
– Да я тут при чем? Поймите, врачи не виноваты в диагнозах. Я лишь констатирую факт.
– Ладно, спасибо вам в любом случае. Скажите: а мы можем как-то решить вопрос с постановкой на учет? Что если анализы, скажем, потеряются или случайно останутся у нас на руках, а Линда будет госпитализирована с диагнозом «острое кишечное отравление»? Несвежих морепродуктов поела. Говорят же, что нельзя есть устрицы в месяцы, где нет буквы «р». А она к вам поступила, когда на дворе еще был август, – я пыталась во что бы то ни стало решить вопрос за пределами бюрократических плоскостей.
– Вы понимаете, мало того что это должностное преступление, так вы еще и подвергаете свою подругу опасности. А если она у меня на капельнице повесится или начнет препараты у бабулек по тумбочкам собирать? – врач тоже негодовал. Хотя чисто по-человечески, наверное, догадывался, что зря сравнил Линду и своего актера погорелого театра.
– Послушайте, я вам обещаю: когда она придет в себя и с физиологической точки зрения, угрозы для жизни не будет, мы сразу же переведем ее в клинику неврозов или туда, куда вы порекомендуете. Просто сейчас вы своим решением можете оставить четырехлетнего ребенка без матери. И вот не надо говорить, что нормальная мать так не поступила бы. У нее забрали сына, и если она сделала это от отчаяния, то не нам всем ее судить.
– Хрен с вами. Под вашу ответственность. Пусть завтра вечером подписывает бумагу, что берет на себя все риски, и убирайте ее из моего отделения. Кстати, меня Юрий Антонович зовут! – он протянул руку для рукопожатия.
– Насть, скажи «спасибо» Юрию Антоновичу.
– Да можно просто Юрий, – он даже чуть зарделся.
– Спасибо, Юрий Антонович, – в недоумении произнесла Настя, не понимая, чего от нее хотят.
– Ты чего? Я не о том «спасибо».
– А-а-а, – Настя открыла кошелек и, не стесняясь, практически в холле передала ему несколько стодолларовых купюр – сколько именно, сама не поняла, потом передумала, пожадничала и выдернула две сотни обратно. – Что вы так на меня смотрите? Кризис!
Даже когда Настя жила в России, любые заработанные рубли сразу же конвертировала в доллары. Ибо была уверена, что все грибы и ягоды тут радиоактивные, рубль завтра провалится сквозь земную кору, а отечественный автопром – американское оружие массового поражения.
К Линде нас обещали пустить, когда по палатам начнут разносить не сильно хлебосольный завтрак. И пока по коридорам ничего не гремело и не перемещалось, мы давились пойлом из автомата,
