что ты после этого поменяла постельное белье! – поморщилась вторая.
– За что вы так не любите Романовича? – я была крайне недовольна их реакцией.
– Не то чтобы мы его не любили… Просто мы любим тебя! Сильнее, чем его, – обняла меня Линда.
– И каждый раз, когда он появляется в твоей жизни, ты теряешь чувство равновесия. С ним всегда – невесомость, – закончила фразу Настя.
– И, кстати, мы до сих пор не знаем, почему вы два года назад расстались, – вставил свои пять копеек Гога, который стоял в дверях и все слышал.
Тоже мне друзья.
Пердюмонокль
Гога остался с Линдой играть в буркозла, мы же с Настей отправились на съемную квартиру Линды за вещами. По дороге, правда, меня осенило, и я резко сменила направление. От резкого разворота задремавшая и пускавшая во сне слюну Настя пришла в чувство и очертила вопросительный знак взглядом.
– Надо в одно место заехать, – я сверилась с часами и утешала себя тем, что Винни-Пух не зря считал мудрым ходить в гости по утрам.
– Ты меня пугаешь! – пробубнила Настя и натянула ворот от свитера на лицо.
– Я сама себя пугаю. Но хочу найти фотографа с той злосчастной вечеринки, пока эти фото не попали в Сеть или пока никто их не удалил. Если Линду и правда накачали, то это случилось там, в лофте на Трехгорке. Пусть лучше у нас будут эти фотографии для подстраховки. Если у нее отберут Ваньку с концами, она правда этого не переживет.
– И, естественно, мы едем к бывшему фотографу, который знает бо́льшую часть фотографов Москвы, – Алеку Романовичу? – уставилась на меня Настя.
– Он, между прочим, нас из Рима вызволил, когда мы с тепловым ударом слегли, а ты ему даже спасибо не сказала.
– И не скажу! Может, мне нравилось лежать в номере отеля с мокрым полотенцем на лбу!
Видимо, Романович – это мой душевный гомеостаз. Завсегдатай моей жизни. И как бы я ни пыталась исторгнуть его из своей судьбы – результата мои инсинуации не давали.
Сказать, что мы были вместе все эти годы, – значит слукавить, отфотошопить реальность до неузнаваемости. История наша вдоль и поперек пронизана расставаниями, простегана драмой, без нее мы бы так долго не продержались. Столпы, на которых все выстояло, – расставания и примирения, не дающие пламени потухнуть, а нам – истлеть. Оставить чувства подугленными, но еще не дотла – хранить пепел, чтобы восстать. Когда-то позже.
Из пяти элегичных лет вместе мы были года три. Из трех, если повезет, один провели на мажорный лад и казались себе счастливыми. А не только казались, но и были счастливы – несколько месяцев. И они, наверное, стоили всех испытываемых в остальное время мучений и всей этой элегичности.
Алек еще в середине нулевых годов взял в долгосрочную аренду с дюжину ангаров и складов под хромакейные павильоны для съемок, чем сыскал большой почет в киношной среде. А после под шумок и вовсе организовал продакшн, занимающийся компьютерной графикой.
