пространство.
Была пятница. Романович впервые при мне плакал, если, конечно, полимерную слезу можно назвать плачем. И «Белый Бим Черное ухо» по телевизору в этот момент не показывали.
Следующий день я кое-как отработала двойную смену. В тот момент я благодарила Бога, что работаю в новостях. Окруженная непридуманной драмой, я имела возможность каждую секунду синхронизироваться с реальностью, в рамках которой у меня не все так плохо. Сомали, Сьерра-Леоне, Нагорный Карабах, Цхинвал, сектор Газа, Эбола, падение «боинга», птицы, измазанные нефтью, голод, свиной грипп. Ну какие у меня на фоне всего этого могут быть проблемы? Ну собрал друзей на сабантуй, ну выложила какая-то клюшка фото, ну не прочитал мысли и не остался рядом – это же не трагедия, а так, хроническая нехватка нежности.
И я решила просто вернуться к Романовичу домой под утро как ни в чем не бывало. У меня же остались ключи. Алек проснется, а я дома. Жарю омлет с шампиньонами. Или просто приму душ и заберусь к нему под одеяло, как будто ничего не случилось. И скажу, что все произошедшее – дурацкий сон, привиделось, померещилось. Мы не ссорились и не расставались. Даже совру, что никакого бронхита у меня не было.
Я повернула ключ в замочной скважине и осторожно зашла в квартиру, не включая света. Озаряла телефоном свой путь, чтобы ни обо что не споткнуться и не разбудить Романовича. Первое, что я увидела, – женские туфли в прихожей. Часть меня советовала уйти, пока не поздно.
Тогда еще можно было уйти и ничего не знать.
Но я набралась мужества и прошла в гостиную – на столе стояли пустые бутылки вина «Сансер», пара бокалов, криво нарезанный сыр. В этот момент я поняла, что сейчас раскашляюсь (чертов бронхит), и скрылась в ванной, чтобы не создавать шумового сопровождения. Я тихо высморкалась, по привычке нажала ногой на кнопку урны, чтобы выбросить салфетку, и увидела то, что ни при каких обстоятельствах не хотела видеть: несколько использованных презервативов.
Шагов к отступлению не оставалось. Поэтому я набрала в грудь воздуха и приоткрыла штору спальни.
По факту это не являлось изменой. И в арсенале имелся целый список разумных доводов не клеймить Романовича предателем. Во-первых, я ушла, и ушла достаточно сознательно, по-трезвому и без истерик, что развязывало ему руки. Во-вторых, каждый залечивает свои раны как может, как никто другой я знала все доступные методы бегства от самой себя. В-третьих, обилие пустых бутылок говорило не о влюбленности в прекрасную даму, а скорее о пьяном соитии от отчаяния или скуки. Но в тот момент ни один из этих доводов меня не отрезвил.
Я сползла по стене и сидела на корточках, вжавшись в угол. Никто из них не просыпался и меня не замечал. Человек-невидимка.
Сквозь щелку я видела ту самую кучерявую спящую Наташу, растопырившую конечности. Казалось, я очутилась в параллельной реальности или незаметно для всех вышла за рамки трехмерного пространства, переплыв на другой берег Стикса, и неслышно для участников жизни созерцаю происходящее. Вместо того чтобы устроить скандал, около часа я провела,
