выяснилось: сильнее всего она любит вкусно поесть, интересно почитать и погулять по Кузнецкому мосту с термосом чая с клюквой. Позднее к этому добавились танцы, пение голышом под душем и настольные игры.
Ее расписание который год не менялось, и я всегда знала, где ее застать. Хоть мы и не общались.
Утром субботы она отправлялась на рынок, где Мансур уже заготовил для нее свежую вырезку, розовые помидоры (даже зимой), пучки эстрагона и базилика, дагестанский овечий сыр, домашний сацебели и далее по списку. Заполняла холодильник ароматной снедью, а потом отправлялась гулять по переулкам Рождественки, пешком доходила до Армянского переулка, где занималась кизомбой. Вечер, если не было праздников, юбилеев и свиданий, она проводила дома. Наливала себе бокал «Киндзмараули», резала пахучий сыр толстыми дольками, заворачивала в каждую из них веточку тархуна и под эту закусь предавалась эскапизму – смотрела старую добрую эротику восьмидесятых. Обязательно с прыщавым Микки Рурком. По воскресеньям она ритуально собирала своих домашних на ужин и игры в го, нарды или рэндзю, окна кухни с обеда запотевали от готовки, а потом в гостиной зажигались свечи, и все собирались за большим столом, обсуждали события недели и над чем-то смеялись.
А затем приходил понедельник. Без спроса и предупреждения.
Или я. Чуть раньше, чем понедельник.
Мне пришлось провести два с половиной часа на лавке напротив ее подъезда, чтобы удостовериться, что все ушли, и к тому моменту, когда из комнаты в комнату маячил лишь один силуэт, я изрядно проголодалась. На улице стало зябко, и руки не на шутку замерзли – мне далеко не с первой попытки удалось набрать код на ее домофоне. Карина подумала, что ее семейные кулемы, как обычно, забыли что-нибудь, и отперла дверь, не заглядывая в глазок.
– Поесть что-нибудь осталось? – огорошила я ее не только своим поздним визитом, но и откровенным нахальством. – Я с часу дня караулила тебя на лавке и если не съем что-нибудь, то упаду в обморок. А если я упаду в обморок, то не смогу тебе ничего рассказать. Хотя, может, так даже и лучше, – меня заносило на поворотах в этом монологе.
– Ты уж определись: тебя кормить или нет? – Карина стояла в переднике и резиновых перчатках и явно хотела от меня поскорее отделаться. – Плита и холодильник в твоем полном распоряжении.
Я воровато засеменила на кухню, где принялась греметь крышками кастрюль.
– Это глинтвейн с мясом? – поморщилась я при виде винной жижи, где плавали баранина, зелень и алыча.
– Чакапули это, а не глинтвейн, – усмехнулась она и ласково добавила: – Дура ты.
Надо заметить, что уговорила я две тарелки, используя вместо приборов грузинский лаваш. Теперь я могла говорить. Но отчего-то не хотелось.
Карина наконец расправилась с посудой и присела за стол.
– Чай будешь? – потянулась она рукой
