один – Потоскуй, где еще до войны успели построить звероферму, шпалорезку, клуб и школу. А многие казаки поделили между собой охотничьи угодья и снова взялись за оружие – пошли добывать пушнину, чем и прежде занимались в зимнее время, но только как приработком.
Так вот Ерема Осягин и сделался потомственным промысловиком, поскольку угодья ему достались от отца, Луки Прокопьевича, а тому от деда. После золотой лихорадки отец возвращался к промыслу трудно, все еще мечтал отыскать свою заветную россыпь или жилу. Но легкий фарт ему не давался, и мало-помалу он вернулся к привычному ремеслу, перед войной с сыновьями срубил десяток новых избушек, обустроил ловушками путики – в общем привел промысловый участок в полный порядок. Когда старших, Ивана и Лаврентия, забрали на фронт, охотился в одиночку по всему Соржинскому кряжу и ничего не боялся. Младшего Ерему брал с собой только летом, зимой учиться заставлял, чтоб десятилетку окончил – мыслил поскребыша в геологи отдать, заметив любовь к камешкам. В войну Лука Прокопьевич в передовики вышел, больше всех пушнины сдавал, ордена хоть и не дали, но почетными грамотами пол стены в избе завешал. Оказывается, всю добычу промысловиков отправляли в Англию и Америку, рассчитывались таким образом за военную технику. Так вот, отец Еремы за всю войну сдал пушнины на три танка, два самолета, добрую сотню пулеметов, это не считая гранат и патронов. Даже такое свидетельство получил – личный вклад в Победу над врагом. Еще бы чуть, и на трудовой орден послали, но не задолго до конца войны Лука Прокопьевич пришел из тайги и больше туда не вернулся, сославшись, что изработался, ноги болят, глаза не видят и руки трясутся. И вид при этом был такой, словно кто-то сильно его напугал.
А тут Ерему призывали на фронт, и когда провожали, подвыпивший отец вдруг признался ему, что здоровье у него все еще богатырское, но на промысел он больше не пойдет. Будто якутские шаманы пробудили на Соржинском кряже злых духов. Сами якуты там никогда не жили и не охотились, считая это место проклятым, а казаки никакой ихней чертовщины не боялись, когда-то пришли сюда, чтобы встать заставой на пути хунхузов и осели на свободных землях и промысловых угодьях. Хотя якуты предупреждали, мол, придут черные шаманы, попляшут у своих костров, навлекут беду: по преданию, где-то в горах было их черное святилище. В первый же промысловый год Ерема на него случайно и наткнулся: круглая загородка среди каменных останцев и вырубленные из дерева истуканы стоят. Все уже старое, погнило, однако заметно, шаманы сюда приходят, только не понятно, задабривать или пробуждать злых духов. Совсем еще свежие ленточки на ветру трепещут и уже послевоенные монеты на камнях лежат. Но что более всего удивило, соболиные и беличьи шкурки висят! Будто злым духам тоже шапки нужны. Само место не приятное, кругом старые деревья скрипят, будто люди разговаривают.
Пришедшие с фронта старшие братья ни духов, ни чертей не боялись и взялись за отцовское дело. У Ивана охотничий промысел
