большого интереса не проявили, за птицей охотились да костры на забаву жгли, а поскребыш Ерема от инженеров не отходил, ему даже молоток дали, камни колоть. Вот он ходил и колол – упавшие звезды искал, кто-то из геологов надоумил.
И однажды отстал и исчез! Все поисковые работы прекратили, три дня тайгу прочесывали, орали и стреляли, по ночам в подвешенное еловое бревно били, чтобы на звук вышел. И уже подумали, зверю в лапы попал, а Лука Прокопьевич третью ночь не спал, ну и сморила его под утро у костерка. И вдруг поскребыш за плечо его трясет:
– Батя, пойдем в шалаш спать? А то я замерз…
Отец глаза открыл, думал, грезится от горя, но глядь – Ерема стоит со своим молотком, полную сумку камней разных набрал.
– Где же ты был, сынок? – обрадовался он и сына ощупал. – Четвертые сутки тебя ищем!
– Я далеко и не уходил. – признался Ерема, – С утра вон к той горке сходил и назад…
Он с детства тайги не боялся.
По началу к этому отнеслись, как к ребячьему озорству и хитрости, чтоб от отца не влетело, рады были, что парень нашелся и простили. А он ходит за геологами и канючит, мол, посмотрите мои камешки, полезные ли эти ископаемые? Один инженер и стал смотреть, чтоб отстал, но сумку вытряхнул, а там самородное жильное золото, магнетит, кобальт, вольфрам и много чего еще. Ничего подобного геологи в Соржинском кряже и близко не встречали!
– Где взял? – спрашивают. – Веди, показывай!
Ерема их повел, но сколько бы рудознацы камней не колотили – ничего подобного нет. Несколько дней водил, сам молотком бил по глыбам и диву давался – ни одного полезного ископаемого! Геологи тогда самого Ерему и Луку Прокопьевича заподозрили в хитрости, дескать, сами знают, а показать не хотят, чтоб потом поживиться. И даже деда сюда приплели, мол, слышали, он у вас хоть и красных партизанах был, но колдун. Про него и в самом деле ходили такие слухи, однако же напрасные.
И второй случай был, когда престарелый дед Прокопий умер. Ерема после армии охотился первый сезон, и отец послал старшего сына Ивана за поскребышем, дескать, не хорошо будет, если не проводит в последний путь. Иван хорошо знал лишь свою половину Соржинского кряжа, однако и на другой половине часто бывал, но тут побежал на лыжах прямицами и не нашел ни брата, ни избушек его, ни даже набитых путиков и следов! Будто сквозь землю Еремины угодья провалились!
Переполошился, прибегает в Потоскуй через два дня и едва сам на похороны успел. А поскребыш сидит возле гроба как ни в чем не бывало, деда оплакивает. Тот Ерему очень уж любил, и посоветовал взять ему дальние южные угодья Соржинского кряжа, мол, всегда с добычей будешь, если душа чиста. Оказывается, еще вчера Ерема сам с промысла прибежал, говорит, будто дед его в затылок ткнул – а он любил внукам тычки давать, и говорит:
– Ну-ка поди да проводи меня в последний путь.
Вот Ерема
