неудачи с романом «Земля Обетованная». Ему начинало казаться, что бабка успевает бормотать молитвы и одновременно прислушивается, к тому, в чем кается Аркаша. И еще его раздражал запах восковой свечи, напоминающий палестинские благовония и суровый период жизни в Земле обетованной.
Сударев давно убедился в закономерности, существующей у литераторов: кто хорошо говорит – плохо пишет и наоборот. Приютский подопечный страдал от косноязычия, особенно когда волновался, по детской привычке начинал грызть ногти и драть заусенцы, отчего выступала кровь. Раньше наставник за это бил по рукам, поскольку особым педагогическим талантом не отличался ни в отроческие годы, не сейчас, испытывая желание дать ему подзатыльник. И однажды не сдержался, врезал, когда Аркаша стал вещать об Афганском романе, принесшем ему славу. Исповедник дернул головой, будто в самом деле получил по шее и спрятал руки за спину. В это время вошла Анна, встав у порога, как надзиратель.
– Время вышло, Аркадий Дмитрич.
Подопечный пощупал свой затылок с заплетенной викинговской косичкой и вдруг раздул ноздри.
– Я не позволю себя ограничивать! – грозно и неуклюже прорычал он. – Когда стою возле покойного друга!… Между прочим, я не закончил! Я не все сказал!
– А что заканчивать? – дерзко проговорила аспирантка. – И так все ясно: вы украли патроны! И Алексей Алексеевич чуть не погиб. Потом еще и повесть написали, чтоб оправдаться!
Она явно стояла где-то за дверью и подслушивала! И сейчас, посути, раздела догола, превратив в иконописного кающегося грешника, каковым Аркаша себя увидел.
– Это не твое дело! Как ты разговариваешь?
– Имею право! – огрызнулась Анна. – Я жена!
– Не жена, а вдова. – поправил Аркаша. – И между прочим, никаких прав не имеешь. Потому что не законная. И вообще, выйди и не подслушивай!
Анна встряхнулась и гневно ринулась к покойному.
– Да как вы можете!… Я тоже хочу побыть рядом с ним! Мне тоже надо сказать!… Пока здесь никого нет…
Если бы Сударев мог двигаться, то приобнял бы ее и, не стесняясь Аркаши, погладил по ягодицам, как это делал всегда, если был доволен поведением аспирантки. И Анна бы ощутила силу его покровительства. Не смотря на это, она бы потом все равно ушла, исполняя клятву не претендовать на роль вдовы профессора и не получать с этого никаких дивидентов. Сударев погладил ее, чтобы поощрить противостояние с Аркашей, зная волшебное качество этой интимной ласки. Все женщины мира жутко стеснялись, но жаждали и ждали таких прикосновений, даже от чужих мужчин. Это было непристойное и самое ожидаемое желание, они могли возмущаться, привлекать к суду, давать пощечины, убегать, но не зримый след мужской руки уносили с собой и долго его помнили, испытывая терпкое, волнующее чувство. И дело тут было не в эрогенной зоне, к сексу не имело отношения: Сударев был уверен,
