утратив чувство времени и пространства, отчего посторонний шум и звоны бокалов, с идиотским смехом молодых особ, желающей кокетливо показать себя перед очередным графов, ушел из внимания, растворившись, как капля крови в океане.
– Я крайне сожалею, что стал вестником таких безотрадных новостей, посему и взываю к вашему благоразумию, – продолжил он, на этот изменив тембр в сторону страдальческой апологии. Играл он свою роль отменно.
– Меня вот, что прельщает, – собралось с силами красноречие коронованной особы, готовившая яркое парирование. – Вы хладнокровно убили наших подданных, под наветом вашего Шаха, и теперь взываете к нашему благоразумию, касательно ваших купцов, и лавочников? Кто восполнит утрату перед: женами; детьми; родными и государством, каковому они в срок выплачивали одну десятую от своих нажитых доходов? Что может на это молвить ваш нынешний благородный, и безукоризненно справедливый Шах?
Оскорбительные в некотором роде желчные нападки, промелькнули мимо востро направленного внимания Зигава. Он, пропустив все точно ветре, лишь вобрав сперто напичканного чадом яств, вин, пота и воска воздух, да сжал поручень кресла, скорее для равновесия, чем от обуявших нервов.
– Я прибыл, с мирными побуждениями. Хочу урегулировать конфликт миром. Война не к чему, ни вам, не Вамиру, отчего я и прошу выдать нам людей, кие не повинны в смене государственной политики, о которой они сами давеча ни слуха не ведали, и не должны страдать, из-за чужих проступков.
Королева иронически оскалилась. Симал в метре от неё, растратил чувство реальности от пьянивших не хуже вина амбиций, и на ватных ногах удалился с потерявшей какие-либо виды пристойности в захлеб икающей служанкой. Многие аналогично постепенно покидали свои места, выбирая себе чету на ночь, а те, что оставались не могли поднять свои лица со столов, а у некоторых дам давно спускали подвески, поколе они невнятно бормотали свое неубедительное – нет.
– В конце концов, я не принимаю решению, – парировала она с толикой безучастности. – Заключительно слово остаётся за Королем Майзы.
– Я так не думаю, – будто со скрытой злой усмешкой, не выделяющейся за его бесстрастными чертами, резко отчеканил Зигав.
– Что? – сробев сконфузилась она, даже опрокинув бокал, что излил содержимое на белесую скатерть, впитавший в себя сладкую жидкость, окрасившись в алое, меж остывших и надкушенных блюд на расписных тарелках. Сдавалось в первые кто-то заставил осечься неизбывно степенно чванливую королеву Флагению.
– Я вижу в ваших синих глазах больше власти, чем в королевских блеклых зеленых очах. Мы оба знаем, кто здесь принимает решение, а кто его подписывает…
– Да как вы!… – вспылила она, сведя до треска зубы и начав задыхаться в коконе корсета упившись его духом чабреца. Но прозорливо кинув озадаченным взором по сторонам, все же
