Я думала, у москвичей с высшим образованием в семьях мордобоя не бывает, все культурные, столичные, едят с белых тарелок, вилками-ножами пользуются. Наивная! А оказалось-то всё, как у нас, в деревнях – и пьют, и бьют, и матом орут.
– Зачем же он тогда к тебе ездил в деревню? Неужели так сильно влюбился?
– Да кто его знает! Не нужен он был никому. Москвички от него шарахались. А ко мне приедет – голодный, шасть – сразу за стол. Я его накормлю. В деревне-то, может, и жили небогато, но еда всегда была – курица, картошка, сметана своя. Сидит сытый, довольный, планы строит, как жить в Москве будем. Как он мне всё купит, как у нас телевизор цветной будет, как детей родим и в Сочи поедем. Песни мне вот эти поет, поет, а у самого носки дырявые – стыдно перед матерью моей, боже, как стыдно было! Из Москвы приехал, жених! А у самого носки дырявые, ботинки на рыбьем меху – и зимой и летом одни и те же. Куртка самая дешевая, на тонком синтепоне. Ну я ему и купила. Ботинки купила, куртку купила. У меня подруга тогда работала в магазине большом, в городке рядом с деревней нашей. Позвонила ей, умоляла: «Леночка, если выкинут ботинки зимние, отложи мне!» Ждала три месяца, как раз холода наступили, ноябрь. Ленка мне звонит: «Приезжай!» А ботинки выкинули в подростковый отдел, но хорошо, что все размеры были, самый большой – сорок пятый! Вот лапы-то у подростков какие! Повезло, можно сказать. Купила, полполучки отдала. И подарила ему, вроде как на Новый год от меня подарок. Что с ним было! Он своим глазам не верил! Всё спрашивал: «Это мне? Откуда?» Тут же их нацепил, всё ходил по комнате в них, разнашивал. И на Новый год предложение сделал. За вот эти ботинки, наверное, и сделал. Можно сказать, купила я его этими ботинками.
– Жуть какая.
– Не жуть, это время такое было. Всё доставалось тяжело, с трудом. Это сейчас всё доступно – бери не хочу, лишь бы деньги были. Одно купил – поносил, выкинул – не жалко, еще в магазинах есть. А тогда и с деньгами не достанешь, да и денег не было лишних. Но всё равно жили, и жили хорошо. Это Перестройка всё испоганила, все жизни перевернула. Мы тогда как раз в Москву переехали, ты родилась, маленькая была, жили в коммуналке. Ты помнишь, нет?
– Помню, конечно.
– Комната хорошая была, двадцать три метра, потолки высоченные. Но больше ничего там не было. Ни дивана, ни стола. Отец твой туда с двумя связками книг переехал от родителей – вот и всё его приданое. Покупали мебель на мои деньги, на то, что скопила, да немного мои старики добавили. Устроилась к нему на завод, на проходную, на самую низшую должность, хотя в деревне у себя я была учительницей русского языка! Меня вся деревня знала и уважала. Дети цветы дарили, родители – кто коробочку конфет, кто сало, кто вино домашнее, – у кого какие возможности были, но все старались как-то. А тут – Москва! А как только жизнь наладилась, даже в театры ходили, в кино ходили – всё накрылось. Горбачев этот, сука, всю страну развалил на американские деньги. Как мы жили тогда? Вам такое и не снилось! Выживали мы, да еще детей на себе тянули. С подругой моей с завода носились в обеденный перерыв по секонд-хендам, в куче
