Хоть и сталинский дом, а соседи все равно всё слышали. Стыдно-то как было! Выйдешь в общий коридор, на кухню или в туалет, а соседки тут как тут и смотрят с таким, знаешь, то ли любопытством, то ли презрением. Ну я и поняла, что жить так дальше невозможно – надо квартиру отдельную получать. А это уже не Союз, это уже другая страна, капитализм, чтоб ему! Тут так просто, за хорошую службу-дружбу, квартирами не разбрасываются. Это в советское время людям государство помогало, теперь всё сами – крутитесь, как хотите. А нет – так подыхайте, слабые не нужны. Законы стали другие, волчьи!
– И вы съехались с бабушкой, – подстегиваю я затянувшийся разговор. На душе у меня гадко. Вечер спасти уже нельзя ни вином, ни видом, ни огоньками.
– Съехались! Съехались с ней, с бабкой твоей, у нее дед тогда как раз помер от инсульта. Тоже Перестройка его доконала – с любимого завода турнули, и что у него оставалось? Только водка. Вот и допился твой дед, и в пятьдесят семь лет вперед ногами. А у бабки была двухкомнатная квартира. Ты помнишь, нет?
– Помню, конечно.
Дедушку я помню обрывочно, и словно через мутное стекло. Вот он приходит с работы, а я приехала к ним в гости. Дедушка ловит меня в коридоре, поднимает на руки. Смеется, и улыбка у него хорошая, искренняя, и глаза добрые. Дальше – другая сцена. Дедушка лежит на диване, а я играю с ним во врача «Скорой помощи». Слушаю его сердце пластиковым стетоскопом. Дальше – темнота. И до слез обидно, что больше не осталось в памяти никаких воспоминаний. Отчего-то чувствую, что был он хорошим человеком. Мне все равно, что про него говорят родители, я помню его вот таким – с широкой улыбкой, на диване, готовым играть со своей маленькой внучкой, несмотря на усталость в конце рабочего дня.
– Вот, а после смерти деда одной ей страшно там было оставаться. Да и не кисло ли, а? Одной в двушке, когда сын с семьей в заводской комнате ютится! Вот и решили съехаться в трешку всем вместе. Так же проще жить, легче. В деревнях вон живут большими семьями, все друг другу помогают – веками так заведено. А у этих интеллигентов московских всё через жопу.
Мать хватается за бутылку и наливает себе вина до краев. Я говорю:
– Может, хватит?
– Я сама знаю, когда мне хватит! Я с дочерью разговариваю про жизнь! Когда мы с тобой вот так говорили – лицом к лицу? Ты мне звонишь два раза в неделю: в понедельник и пятницу, и думаешь, что этого достаточно? А мне, может, мало. Мне, может, общения не хватает. Есть у меня дочь или нет? Все живут своими жизнями, а о родителях и думать забыли. Ездят по заграницам, как будто и нету дома, нет родных, как будто их в пробирках вырастили. А я тебя растила! Я! Я тебя рожала! Можно сказать, одна тебя вырастила. От отца толку никакого не было, после работы – сразу на диван. Ну бабка помогала, в школу там тебя отвести, из школы привести, а в остальном – одни сериалы на уме. Включит телевизор, и с утра до вечера перед ним, как монашка перед иконой!
– Я помню.
– Конечно, помнишь!
