должны меня понять. Я отец двоих детей, младшему из которых пятнадцать лет. Из-за клеветы какого-то маньяка разрушится семья, чей очаг был согрет любовью и доверием…
– Так я насчет Резуна, – напомнил Приколов.
И речь полилась, как река в половодье. Торосы предложений разбивались, дробились в сало, растворялись в воспоминаниях администратора, как алюминий в серной кислоте. И к пятнадцатой минуте разговора перед Антоном Копаевым вырисовалась незатейливая и весьма смахивающая на правду картина.
Где-то по истечении двадцати минут монолога Яресько в кабинет заглянул Тоцкий. На лице его значилось: «В данный момент Армагеддон не намечается, но было бы неплохо, если вы это выслушаете прямо сейчас».
Антон был несказанно рад. Поскольку Яресько, увлекшись, начал рассказ уже по второму кругу, предполагая, что чем больше он наговорит, тем проще будет договориться со следователем, наступал момент, когда его следовало притормозить и попросить стереть с уголков рта накипевшие слюни.
Он окажется здесь вторично через несколько часов. Это самый простой способ перепроверить то, что сейчас он, увлекшись, наболтал. И попросить начать сначала. Хоть сейчас-то он не сомневается в том, что его пишут?
– Так я насчет записи… – мучаясь от полной зависимости, напомнил Яресько.
И его, взволнованного, увели. А сыщик, покосившись на портрет Президента, присел на соседний стул.
Опер потратил время не зря. Задачу первую, наиболее доступную для быстрого исполнения, он выполнил в течение часа. Муровцам из его отдела понадобилось ровно столько времени, чтобы установить наличие аналогичных случаев, имевших место за последний год. Речь шла не об убийствах губернаторов, а о подобных происшествиях, где присутствовал бы нож, перерезанное им горло, левый носок или нагой вид. Словом, все, что могло показаться похожим на случай в «Потсдаме».
Ребята сработали на совесть. Восьмого сентября, за две недели до убийства мирнского губернатора, на улице Енисейской в Бабушкинском районе был обнаружен на лавочке некто Бекмишев. Прибывшие по сообщению перепуганной бабушки с Бабушкинской врачи стали свидетелями необычной картины. На лавке спиной вверх валялся пьяный до изумления мужик, глухо матерился и боялся крутить головой. Кричал, что его ограбили и почти зарезали.
Действительно, в части своего повествования мужик Бекмишев был прав. Но не в части вывернутых карманов. Его шея носила следы хирургического вмешательства и была… Абстрагируясь от выражения «перерезана», следует употребить слово «порезана». Да! Она была порезана на полсантиметра от уха до уха, причем ни один из внутренних органов, отвечающий за жизнеспособность бекмишевского организма, поврежден не был. Вообще, складывалось впечатление, что Бекмишев шел, потом споткнулся, упал на серп и получил молотом по затылку.
Странного посетителя перевязали в клинической больнице, и уже на следующее утро тот, как и
