поспешил выйти.
Капитан понимал, что поговорить с ней он сможет только после того, как Дубовик передаст ему все её данные. А пока лучше отправиться к Оксане. С телефона медпоста можно будет передать для подполковника «привет».
Глава 4.
А тем временем Дубовик с Калошиным до рези в глазах вчитывались в разные медицинские документы, относящиеся в большинстве своем ко времени заведования доктора Шаргина, и они пока им ни о чем не говорили. Бесконечные анамнезы, диагнозы самых разных больных, от всего этого голова шла кругом.
Изредка то – один, то другой откладывали в сторону заинтересовавшие их бумаги.
– Андрей Ефимович, нашел я историю болезни Турова, всё так, как сказал Хижин! – Калошин потряс тонкой папочкой.
– И?.. – Дубовик откинулся на спинку стула и с хрустом потянулся. – Что там интересного, с этим Туровым?
– В прошлом году он дважды находился на излечении, так как страдает приступами амнезии, в связи, с чем имеет инвалидность.
– Значит, он был раньше пациентом Шаргина? Потому-то, видимо, и выбрали его.
В этот момент в комнату вошла пожилая санитарка, неся на подносе чай и неизменные хижинские огромные пироги.
– Вот, распорядились вас накормить, – ставя поднос на стол, сказала женщина.
– Спасибо, вовремя! – Дубовик отодвинул бумаги.
– Ну, пока вы будете чаевничать, я, если вы не против, пыль протру, а то без сопровождения тут нам находится нельзя. Всё-таки документы!.. – глубокомысленно произнесла санитарка. – Тут ведь до этого Анна Пескова работала, да вот сгинула куда-то, вроде к дочери в Москву подалась, да где-то видать в дороге и пропала!.. Вот ведь как бывает! – говоря всё это, она возила мокрой тряпкой, принесенной тут же из коридора, по стеллажам. Видя, что мужчины её слушают, продолжила: – Тут-то работать лучше, все чистые, тихие. Богатые встречаются. Бывает, что угостят чем-нибудь. Нам, правда, запрещено брать что-то из передач, но настаивают, а я и не отказываюсь: что будет от одного яблока или апельсина? Им вон, целыми сетками иногда несут. Только вот как сюда Федька Коломиец с дружком попали? Я удивилась тогда, заходила к Аннушке по делу, смотрю: Федька на лавочке сидит с перемотанной головой, а из окна, значит, доктор-то ему кричит: зайди, мол, сюда, и фамилию какую-то другую назвал, то ли Туров, то ли Гуров, а он же всю жизнь Коломиец!
При этих словах и Дубовик, и Калошин, буквально, замерли с раскрытыми ртами. Женщина, не замечая этого, продолжала:
– Я и мать его знала. Она всю жизнь Коломиец была, а он, вишь ты, другую уже заимел. Хотя удивляться-то особо нечему – Федька-то все по тюрьмам с детства, так и мать в могилу раньше времени свёл! Паспорт, поди, выкрал у какого-нибудь бедолаги, он ведь по воровству-то и сидел. Скрываться решил, видно, здесь. Аннушку спросила, она плечами пожала, и всё. Да оно и понятно: болтать у нас не принято.
– Скажите, – осторожно, боясь спугнуть удачу, спросил Дубовик, – а где он живет?
– Да где-то в городе,
