не было ни щепотки, а вот рюмку принял с благодарностью. Выпив, он поискал взглядом Лонжерона, но тот пропал.
Под увлекательные, хоть после недавних событий гораздо менее веселящие, истории генерала-гриба он стоял у стены и смотрел, как в зале развертываются игры. Первым делом распорядитель объявил «тайну», где дама надевала шляпку-невидимку, а гости пробовали угадать ее имя, победитель же удостаивался танца. Далее затеяли «судьбу», где танцующие брались за клубочки, кидали их на пол и следовали за волшебной нитью, пока не доходили до партнера. А после устроили «маски»: распорядитель коснулся каждого особым жезлом, превращая все лица в одинаковые усатые рожи с носами-пятаками, то есть в полное подобие себя, и таковыми они оставались, пока не выбирали пару. Совсем развеселившись, гости перешли на колдовские фанты, шарады, буриме для заклятий и многое другое. Петр оглядывал сие с интересом и даже улыбкой, хотя под мундиром в то же самое время без устали шныряли муравьи – и от пережитого, и от грядущего, а сильнее всего от такого нежданного и бесцеремонного – прилюдного! – но в то же время волнующего женского прикосновения. Холод шелковых пальцев Иверии на щеке он ощущал до сих пор.
Наконец вечный, казалось бы, котильон отгремел финальными нотами, и разгоряченные гости принялись расходиться в гостиные и курительные комнаты, а к Петру с коротким поклоном приблизился Елисей.
– Государыня-императрица вызывает вас на аудиенцию, – доложил он негромко, так, чтобы сказанное достигло исключительно ушей Петра. – В личные покои.
Петр вскинул голову. Кровь хлынула к щекам. Поклонившись генералу, он последовал за рыжим хвостом прочь из зала, вдоль темных коридоров, до тяжелой, чуть приоткрытой двери, из-за которой ломаным лучом лилось синеватое свечение.
В личных покоях императрицы властвовала темнота, лишь в камине горел огонь – голубовато-белый. Рядом, в большом мягком кресле, сидела сама Иверия, с книгой в одной руке и бокалом в другой. Петр шагнул ближе.
– Садитесь, князь, – сказала Иверия негромко, со свинцовой усталостью, будто зная: приезд Петра принесет ей еще больше груза, чем тот, что уже гнет ее плечи, и внутренне готовясь к новой ноше.
Меж бровей словно резанули саблей – такая глубокая там залегла морщина. Ее стало жаль. Если бы Петр мог уехать, сокрыв второе письмо, он бы так и сделал. Однако это было невозможно, а потому он сел в соседнее кресло и отпил из предложенного бокала. Вино было отличное.
– Давайте ваше второе письмо. – Иверия протянула ладонь.
Мундир ее был расстегнут, открывая высокую белую шею и жемчужное декольте. Запах, сладко-свежий, будто замороженная малина, теперь чувствовался сильнее, и Петр, вручив письмо, незаметно промокнул виски рукавом.
На чтение письма ушло не больше нескольких вдохов, но после Иверия долго сидела, уперевшись невидящим взглядом Петру в правое плечо.
– Знаете, что здесь? – спросила она наконец.
– Догадываюсь.
Иверия отпила вино. Губы
