стоила моя победа? Вы себе и представить не можете, какой грех я взяла на душу, как мне пришлось пожертвовать родной кровью…
Она остановилась, будто осознав, что сказала лишнее, тяжело вздохнула:
– Здесь ваши жертвы не сравнятся. Всего-то и нужно: драться.
– Но войско устало. Солдаты голодны, босы, больны…
– Как и мои – после четырех лет сражений.
– Но ведь гибнут люди!
Лицо Иверии потемнело.
– Вы забываетесь, князь. Жизнь человека мне не дороже жизни лягушки у Егора в пруду. – Она презрительно скривилась. – Боитесь умирать – подчинитесь Бонапарту.
В груди у Петра вспыхнуло так, что глаза защипало от дыма.
– Мы не сдадимся! – сказал он. Вышло громче, чем следовало в присутствии императрицы. – Будем защищать отечество до последнего – всем народом!
– Это ваше право.
– Да сколько же крови прольется… русской крови!
– Трава расти лучше будет.
Петр замолчал. Иверия посмотрела жестко, возвращая письмо:
– Вам не убедить меня, князь. Это не моя война…
Петр не принял бумагу. Нельзя было проиграть в этом споре, нельзя. Победа была, пожалуй, даже нужнее, чем в Бородине. Он лихорадочно думал, тянул время. Все смотрел на шрам, рассекающий челюсть, будто ища в нем подмоги – и, опустив взгляд чуть ниже, нашел.
Глава 3
Ночные фейерверки
– И все же вы будете в ней биться, – сказал Петр, выпрямляясь. Смело встретив удивленный взгляд Иверии, он указал на расстегнутый мундир. – Отчего воротники у вас красные? Мундиры по цвету другие, а воротники – как наши. Не потому ли, что жизнь из века в век на одной земле чем-то, да связывает? Мы чувствуем эту связь. Уважение к вам впитываем с молоком матери, со сказками в детстве, со страхами и любовью. Бояться лешего, уважать водяного, заботиться о домовом – вот что мы знаем, не головой и не книжками, а душой, все – от крестьянина до князя. Разве не теплее вам от этого? Что истории о вас рассказываем, что стихи о вас пишем, что помним о вас? Я ведь и Егора спас только потому, что сказку про Емелю и щуку его вспомнил. А француз – у него свои сказки. Что ему до вас, от него тепла не возьмете. Не тела́ ведь он – память о вас уничтожит.
Иверия слушала молча, а потом так же молча поднялась и отошла к окну. Уперлась рукой в раму, прижалась лбом к стеклу. Снаружи лилась нежная музыка: все звуки были природными – игра сверчков, шелест листвы, пение зарянки – но слишком уж ритмичным и дружным был оркестр, чтобы обходиться без дирижера.
– Протяните до зимы.
– Государыня?
– Солдат я вам не дам, летом сил тоже мало. А вот как выпадет снег… – Она сжала кулак, будто пережимая кому-то горло, кожа на костяшках побелела. – Вот тогда и придет мое время. Узнает Бонапарт, что у Кутузова новый генерал на службе: генерал Мороз.
Стало
