style="font-size:15px;"> – И я вспоминаю…
– Что вспоминаете?
– Как пела романсы, играла на гитаре – за клавикорды было не усадить, сколько маменька ни билась, а вот гитару любила верно. Когда пела, появлялось в ней что-то… такое жгучее, страсть такая… О любви ли пела, о битве, о расставаниях, о встречах – все с жаром. Знаете, от одного голоса, от силы слова и музыки ее хотелось и смеяться, и плакать, и жить, и умереть, но больше всего хотелось сидеть рядом и слушать…
– Знаю…
– Знаете?
Егор улыбнулся:
– Я встретил одного… не поет, но стихи такие пишет – заслушаешься.
– Так хорошо сочиняет?
– Волшебно. Только пока все по-французски. Я ему говорю: «Вы, Александр, разве не по-русски думаете?», а он…
– Погодите, вы что же, ему показались?
Егор вжал голову в плечи:
– Так вышло. Дурачился как-то в царскосельском пруду – там над мальчишками весело шутить, – а он однажды пришел, сел на берегу, да и принялся стихи свои воде читать. Смешной такой, кудрявый. Я заслушался, он меня и увидел.
– И что же вы с ним?
– Подружились. Ему страсть как интересна наша жизнь. Правды я много не рассказываю, нельзя, так по большей части выдумываю, то про ступу волшебную, то про русалку в ветвях… А он так слушает… До того с ним светло и весело, я на уроках часы считаю, чтобы снова к нему плыть. Дуб Алексеевич все серчает, спрашивает, что это я в классе сонный, а что я ему скажу? Что всю ночь про кота-баюна рассказывал и слушал, как Саша на своих учителей эпиграммы складывает?
Петр, все еще улыбавшийся глупейшему образу русалки на дереве, вмиг отрезвел: слишком уж увлеченным сделалось выражение на юношеском лице.
– Егор… разве вам это можно? Привязываться к живым?
Улыбка стерлась с лица Егора. Он прищурился – совсем как Иверия, и кивнул на темляк:
– А вам – к мертвым?
Вот ведь, растет юный император. Петр вздохнул:
– Вы правы, не мое это дело – вам указывать. Простите, пресветлый князь.
Пресветлый князь засопел, нахохлился, снова стал Егорушкой.
– И вы меня простите, Петр Михайлович. Знаю, что нельзя. Скроюсь от него. Вот окончит свой лицей – уплыву, буду издалека присматривать. – Его лицо вновь стало жестким, обидные слезы серебрили глаза. – Но только до смерти. А как умрет, уговорю государыню сюда его забрать. Нечего ему в мертвом царстве делать.
Петр с горечью прикрыл глаза ладонью.
– Как и Сашке…
– Александре Михайловне? Да откуда бы ей попасть к Кощею?
– И все же она там, сраженная мертвой сталью.
– Мертвой сталью? – повторил Егор, хмурясь. – Вы, должно быть, ошиблись. По мирному договору Кощею разрешено забирать лишь павших от оружия. А Александра Михайловна, вы сказали, и вовсе еще живая.
– Все так, но я сам
