и Капнист. Возникла мысль навестить Левицкого. Машенька запрыгала.
– Дмитрий Григорьевич обещался нынче показать новый портрет. Идемте!
Про этого замечательного художника немало говорил еще Демидов. Секретарь императрицы заказал ему парадный портрет Демидова для Воспитательного дома, но только Демидов не пожелал ехать в Санкт-Петербург, пусть Левицкий в Москву сам приезжает. И продиктовал собственные условия: чтобы писался портрет не по классическим канонам, а на фоне цветов, растений и без всяких регалий. Демидов не просто вельможа, он ученый, ботаник, его Нескучный сад ценит сам Паллас. Так что в руках он будет держать… лейку. Вот как отчудил Демидов. Рассказать об этом? Нет, не решился Миша. Пусть сам Левицкий, если захочет.
Когда молодежь выходила из дома Бакуниных, на пороге появился отец семейства, важный сенатор, прокурор Алексей Афанасьевич Дьяков. К времяпрепровождению своих дочерей он относился снисходительно, полагая, что не может быть опасности в архитекторишке Львове или рифмоплете Хемницере. Дочери его не так глупы, полагал он, чтобы видеть в этих вертопрахах женихов. Только не догадывался прокурор, что девушек, имеющих наследство и важного отца, как раз более всего занимает ум молодых людей, быстрая мысль, а о выгодах они и не помышляют.
Левицкий радушно встретил гостей. Он был уже стар, сед, но черные глаза горели молодым огнем. Подвинул кресло Машеньке, познакомился с Капнистом, пожал руку Ивану Ивановичу Хемницеру, Михаилу молча указал глазами на мастерскую: гляди, мол.
Святая святых! Тут были гипсовые и мраморные античные головы, бюсты, дорогие драпировки, красивейшие ткани, бронзовые подсвечники и картины, картины и рисунки. Портреты стариков, детей, женщин – чудо как хороши! А одна девушка, изящная, с цветком в руке, словно летящая, как бы мельком взглянула и бежит дальше! Вот бы скопировать, подумал Михаил.
Разговор зашел о Демидове, о том, как Левицкий завершал его портрет, и до Миши доносился глуховатый голос художника.
– Да, 1773 год знаменательный. Дидро, покидая Россию, сказал, что в России, под 60 градусов широты, блекнут все идеи, цветущие под 40 градусами. Я поехал в Москву, к Демидову, познакомился с вельможей. Ну, не встречал еще подобного! На выезд его сбегалась толпа. Удивить – главная его забота. Между тем умнейший человек, скажу я!.. Так ты, – неожиданно он обратился к Михаилу, – у него живешь?
– Да, – коротко ответил тот, не пускаясь в пояснения.
– А тут где обитаешь?
– Совсем недалеко…
Вдруг раздался восторженный возглас Машеньки, и разговор прервался.
– Вот он, наш Львовинька!
Левицкий одобрительно кивнул, и все столпились вокруг портрета.
– Ах, как славно вы это передали, Дмитрий Григорьевич! – расплылся в улыбке Хемницер.
– Да он будто еще и фразу не договорил! – засмеялся Капнист. – Рот не успел закрыть наш Цицерон!
– И
