что Арик с братом взяли на себя такое сложное дело, и не узнала бы, возможно, но ко мне явился как раз Тот, кто принял Ария в свой сонм, али, как Он выразился, сыном своим. О, да. Едва Арик слетел со двора Он и явился. Прекрасный, в белых одеждах, с улыбкой на больших полных губах, сверкая глазами, Он проговорил, оказавшись вдруг посреди горницы.
– Здравствуй во веки веков, Аяя.
Я не испугалась, узнала Его тут же, потому что тот сон, где Он говорил с Арием, я помню до мельчайших подробностей. Смерть не имела ни плоти, никакого естества, Её вовсе будто нет, но Она есть, потому голос Её слышен и хлад нельзя не почувствовать… А вот Он, плоть имеет самую что ни есть привлекательную…
– Тебе здравия не желаю, полагаю, ты нездоровия не ведал, – сказала я.
Он засмеялся, вальяжно садясь на лавку к столу.
– Верно говоришь, знаю, не глупа ты. Моего здоровья на весь мир хватит, вот и с тобой делюсь, не даю сестрице моей отбирать его у тебя, как ей желается, то и дело подкараулить норовит и хворь какую злую наслать. А я ограждаю.
– Благодарности слов не услышишь Ты от меня, – сказала я. – Думается, не для меня, а для своих целей Ты делаешь то, что говоришь.
– Для своих, разумеется, для Ария, названного сына моего, чтобы его сердце не страдало.
Я лишь пожала плечом, за Арика я тоже благодарить Его не стану. Он кивнул:
– Так может, и угостишь чем?
– Угощу, коли человеческой простой пищей не побрезгуешь. Изысков у нас тут нет, даже вина не держим, – сказала я, доставая на стол и ладки, и леваши, и мёд, и сливки. Только убрала всё…
– Отчего же вина нет? Под запретом? Пьянства Ария боишься?
Я посмотрела на него, улыбается самодовольно, вот если бы не эта противная усмешка, так всем хорош был бы, хоть влюбись: строен и высок, лицо светлое, союзные черты, большие глаза, волосы русыми волнами. Вот только глаза… да, косят немного, чуть расходясь и цвет… верно, один серый, дугой – зелёный.
– Ничего я о том не знаю, никогда пьяным его не видела, – сказала я, наливая мёда в серебряную чашу. Пища у нас была простой, верно, но посуду Арик и я любили красивую, дорогую, покупали в разных частях света и привозили сюда.
– Видела, Аяя, и страдала от того. Много у Ария пороков, и пьянство один из них. Может, и не главный, но большой и весьма гадкий.
– Тебе пороки во всех виднее, ясно. Ты отец пороков.
– Я Арию твоему отец.
– Арий – сын царя, а Ты всего лишь Князь, хотя и целого мира, конечно, – осердясь, ответила я.
Но Он, как ни странно не обиделся, рассмеялся опять:
– Дерзка ты, девчонка! Но мне нравится и это! – Он пригубил мёда. – Сын царя, верно, вот только царство своё погубил царевич этот, вместе с братом своим, твоим муженьком, между прочим. Теперь лежит оно пустое, вековыми снегами укрыто.
– Всё проходит и царства рушатся и восстают, и снега потаяли уже, я видала!
– Так и есть. Вечна лишь твоя красота и слава Богини Красоты и Любви, освещающей мир. Богини,
