я, почесывая на груди, где кожу щекотали капли, рубашку застегнуть надоть, да пуговок много…
– Тебя вытошнит опять, после подкрепимся. Идём…
Мы пошли в сад, как и в прошлый раз.
– Что делать-то станем, надумал?
– Нет, – сказал Ар. – Посмотрим на него, может, ты придумаешь чего…
– Придумать, как соблазнить, не соблазняя? – усмехнулся Эрик.
– Ты всегда понимал меня.
– Как ты узнаешь, где он?
– Сатана пометил его для меня.
– То есть ты всегда знаешь, где он?
– Да, теперь он в пустыне в посту и смирении.
– Отличное средство для просветления дум и укрепления сердца. И что ты там думаешь сделать? Да ещё вместе со мной?
– Явимся оба и посмотрим…
Всё повторилось, как и в прошлый раз: всполох звенящих Ариковых крыльев, его объятия крепкие и мгновенные, миг оторванности от всего и вот мы приземлились уже… только, что меня не рвало больше.
– Слушай, надо было взять хоть вина с собой… – проговорил я, опираясь на его плечо, потому что голова всё же кружилась ужасно, и я снова почувствовал жажду.
– Ш-ш-ш! Да не сокоти! – хмурясь, отмахнулся Арик и, кивнув вперёд, где в шагах тридцати сидел он, тот самый, давешний юноша в сером плаще теперь, поверх хитона, который изрядно запылился и даже порвался по подолу. И исхудал он ещё, и был-то не красавец, теперь вовсе – нищий бродяга, только что репьёв в тонкую бороду не нацеплял.
– Явится куда, его стража, как бродягу-проходимца в темницу и кинет… – прошептал я Арику на ухо.
Меж тем юноша услышал нас и обернулся. Увидев нас двоих, меня в белом длинном хитоне, что приняты у персов, и Арика – в тёмных одеждах, хорошо хоть крылья свои убрал…
– Кто вы? Вы… – он поднялся, бледнея от страха.
– Не бойся нас, мы зла не причиним, хотя Злом посланы к тебе.
– Я не боюсь, – просто сказал он, снова садясь на камень, осыпающийся песчаник, что служил ему сиденьем. Оказалось, перед ним был разложен костёр, огонь же был почти не виден при солнце. – Я знаю, Кем вы посланы оба.
– Откуда ты знаешь? Видал Его?
– Нет, но догадаться несложно: темный и светлый ангелы… Но я вас не боюсь, и Его не боюсь.
– Так и надо.
– Ты замёрз разве? – спросил я, подойдя ближе и увидев огонь.
– Да, ночью холодно, озяб. Да и от голода тож, тепла в теле немного, – бледно улыбнулся он.
– А с чего ты решил голодом морить себя? – спросил Арик, разглядывая его.
– Я вовсе не уморен, но так-то думы светлее, налегке, – сказал юноша, чуть улыбнувшись, не рассчитывая, что мы поймём.
– И что там, в энтих светлых думах твоих? – спросил я, садясь тоже на камень у костра, хотя я сам холода не чувствовал.
– В думах-то?.. Да вот, размышлял, как всех сделать счастливыми… не то ли высшее благо?
– Наивны и глупы твои мысли,
