изнемогали, Огнь разжигал костер, издали выпустив струю огня в какое-нибудь дерево, и когда мы спускались, костер уже грел нас. Согревались, дремали или спали у огня, сколько возможно, до того, как огонь прогорал, и мы начинали замерзать, и поднимались снова. Первые дни мы даже не ели.
Мы не ели, да, но мы любились при всяком привале, Огнь, словно утверждаясь этим в своих правах, и моё желание было не меньше, и не тише. И не думали о том, что оставили позади, и главное и тех, кто там остался, об Эрике. Если бы я думала об этом, я, наверное, я не смогла бы и двинуться с места. Но если Арий преступил, то я преступила больше…
Только через три или четыре дня этой гонки, мы, наконец, достигли мест, где снега начали редеть, оставляя проталины, реки и ручьи здесь уже были свободны ото льда, а кое-где по их берегам зеленела трава. И стало возможным не мчать, не останавливаясь, боясь околеть от мороза и голода, но спокойно ночевать у огня, поедая пойманную птицу или рыбу. Этот путь мы с Эрбином в обратную сторону проделали за несколько месяцев, не имея возможности лететь без самолёта, оставшегося на вавилонском холме, но зато, оставаясь ночевать поначалу в уметах, а после в палатке, что мы везли с собой вначале на конной повозке, после на санях… Тогда было лето, как сейчас, когда мы достигли Байкала. Год назад. Всего год и целый год. Сколько всего потеряно снова…
А совсем скоро начались степи, по которым ветер гнал комки перекати-поле.
– Смотри, Огнь, смотри, так и нас гонит сейчас по свету… – сказала я, кивнув на куст, который ветер толкал мимо нас.
Сами же мы сидели, запалив кучу таких кустов, и согреваясь в тепле пламени. Леса здесь нет, хотя бы шалаш построить, редкие корявые саксаулы. В костре на пруте поджаривалась рыбина, которую Арик поймал в одном из ручьёв острогой, что пришлось ему мастерить камнем и огнём из рук, потому что ни ножа, ни хоть какого-то орудия у нас не было при себе. У нас вообще ничего не было, только то, в чем улетели от дома, где в нас посылали проклятия вперемежку с огнём: одежда, в которой были и всё. Хорошо, что здесь ещё были деревья, хоть и редкие, из ветвей которых можно было и орудия смастерить и огонь в костре поддерживать, и шалаш построить, чтобы ночевать не под открытым небом.
Он поднял голову, взглянул на покатившийся дальше мимо нас легкий и прозрачный куст, и сказал, покачав головой:
– Ничего похожего. У этого куста нет корней, а у нас есть. И в земле, и друг в друге. Нет-нет, Яй, то не мы катимся. Мы временно улетели с нашей родины, но мы вернёмся ещё на наш Байкал, вот увидишь… А пока…
Он обнял и тряхнул меня легонько за плечо, улыбнувшись:
– Пока, думаю, нам надо обосноваться где-нибудь в горах.
– Почему непременно в горах? – удивилась я.
– Ну… – он поднял голову, вдыхая полной грудью. – Во-первых: мы там никогда не были, ни я, ни ты, ведь так? Во-вторых: нас там никто не найдёт, потому что в горах не сможет нас почуять Орсег, и Вералге тоже будет сложнее настроиться на меня. А в-третьих: в горах так много воздуха! И, кроме того, там, должно быть, очень красиво.
