есть? – поинтересовалась я.
– Есть, – кивнул Степа, – мама дала на всякий случай…
– Тогда пойдем наверх и посмотрим, что к чему, – решила я, с тоской глянув на стопку дисков на полке.
– Пойдем! – оживился Степа и взялся за чемодан.
Мы поднялись на двенадцатый этаж, где жил Борис Тимофеевич.
С того единственного посещения его квартиры несколько лет назад, я ни разу больше не ступала на двенадцатый этаж.
Увидев дверь антиквара, я испытала необычное ощущение, что мне опять семь лет, и я стою с огромным блюдом с блинами, еле дотягиваясь до кнопки звонка. С ностальгическим чувством я оглядела дверь, обитую темно-красной, кое-где потертой, кожей и дверную ручку в виде головы льва. Помнится, в детстве она меня так восхитила, что перед тем как позвонить, я минут пять с восторгом взирала на нее.
Я и сейчас смотрела на эту дверь завороженно, так, как будто она пропадала куда-то на долгих двенадцать лет и вдруг опять возникла из давно ушедшего времени, но Степа, прервав мои сентиментальные воспоминания, вынул из кармана чемодана ключ, открыл дверь и вошел в квартиру.
Через мгновение оттуда высунулась его рука и втащила меня внутрь.
…Надо же, у нас с Борисом Тимофеевичем совершенно одинаковые квартиры, однако такое ощущение, что его жилище намного больше и запутаннее, если так можно выразиться. Очень много каких-то закутков, переходов, укромных местечек, созданных нагромождением старинных вещей.
И странное чувство – квартира кажется мне знакомой. Как будто я бывала здесь раньше. И бывала часто…
Хотя на самом деле я была здесь всего один раз.
Двенадцать лет назад.
– Иди сюда! – скомандовал Степа из кухни.
Я оторвалась от рассматривания полотна батика с надписью «Гармония», висящего на стене, вошла в светлую просторную кухню и увидела на круглом столе две чашечки чая.
– Устал как собака! – пожаловался племянник хозяина, усевшись на табурет. – Три дня в поезде трясся!.. И есть охота, сил нет!
В ту же секунду из чемодана были явлены несколько бутербродов с колбасой.
– Присоединяйся, – пригласил Степан.
Я не заставила себя ждать и тут же присоединилась, с удивлением оглядывая помещение.
Круглый стол, цветущая ярко-красная герань на подоконнике, рядом какие-то пузырьки с лекарствами…
И почему-то мне кажется, что я знаю надпись на одном из пузырьков…
В голове невесть откуда вдруг всплыло замысловатое название.
Эфедрин.
Из-за облака выплыло яркое солнце, и свет его ударил прямо в лицо Степе. Тот недовольно сощурился и, держа в руке надкусанный бутерброд, потянулся к занавеске, задернул ее и попутно взглянул на тот самый пузырек.
– Наверно, у дяди Бори с легкими плохо было, – печально сказал он и добавил: – Эфедрин – это ведь от легких?
– От легких… – голосом, отчего-то ставшим бесцветным, как тень, подтвердила я.
Степа
