Когда она в норме, мы всегда выигрываем.
И он грустно опускает глаза.
Все неудобно. В автобусе слишком много народу, он набит битком. Мотор под детскими попами кипит. Салон заполняет запах горячего масла. У тебя из подмышек течет пот.
Скоро кондуктор уже собирает деньги и выкрикивает остановки:
– Тонгогара-авеню. Воздушные силы. Роботы.
– Сдачи, – требует женщина на Черчилль-авеню. – Я дала вам доллар.
Грудь у нее как матрас, к таким боятся подступиться даже мужчины.
– Пятьдесят центов, – упорствует пассажирка, глядя вниз на молодого кондуктора.
Она одна из тех, кто смеялся шуточкам молодежи.
Кондуктор хмурится.
– Где я возьму вам сдачу, мамаша?
– Что, ни у кого в автобусе нет пятидесяти центов? – не унимается женщина, вылезая из автобуса. – Я не могу оставить здесь мои пятьдесят центов.
Но кондуктор стучит в крышу, и автобус отъезжает. Женщина исчезает в выбросах черного газа.
– Ай-яй-яй! Она разве не слышала, что сдачи нет? – говорит мужчина сзади. От удовольствия рот у него становится похож на месяц.
Твои соседки по хостелу вылезают у магазинов Борроудейла.
Ты доезжаешь до полицейского участка Борроудейла и идешь между заправками «Бритиш петролеум» и «Тотал сервис». На обочине снимаешь туфли леди Дианы и, вытащив из сумки черные тапочки на резиновой подошве фирмы «Бата», запихиваешь туда лодочки.
Ты боишься, что обитатели фешенебельного предместья увидят тебя в парусиновых туфлях, особенно поскольку хорошую обувь ты спрятала. Поэтому, добравшись до дома номер девять по Уолш-роуд, где живет вдова Райли, и не столкнувшись ни с кем из знакомых, ты испытываешь облегчение. Ты садишься на сточную трубу у забора, чтобы засунуть ноги обратно в лодочки. Сначала видишь губы и приходишь в ужас. Когда отекшие ноги втискиваются в туфли леди Дианы, ты вскакиваешь. Губы округляются в ухмылку вокруг желтых зубов. Они принадлежат мелкому лохматому терьеру.
– Тяв! Тяв! – визжит пес, в бешенстве от твоего присутствия.
– Ты кто? – звенит в утреннем воздухе высокий голос. – Ндиве ани? – повторяет женщина. Обращаясь к тебе, она использует единственное число, фамильярное обращение.
Так как хоть сколько-нибудь стоящий человек – число множественное, в вопросе о твоем достоинстве женщина единодушна с собакой.
– Даже не думай шевелиться или подойти ближе, – предупреждает она. – Если он до тебя дотянется, то съест. Стой там!
На ее слова собачий хвост взмывает в воздух и молотит вверх-вниз у самого забора. Морда у терьера в пене, язык высунут. Время от времени он отбегает и скачет вокруг идущей от дома женщины. Полная яйцеобразная фигура выныривает из-за колючих кустов дакриодеса и ковыляет по кирпичной дорожке.
– Стой, где сказала, – говорит она.
Приближаясь к тебе, женщина развязывает тесемки
