к девушке.
– Рундо Рани, – хрипло выдохнула я.
Девушка заломила руки.
– Рундо Рани, – повторила я.
Она приоткрыла рот.
– Рундо Рани! – В третий раз я повысила голос.
– Рундо Рани, бурри саяни. Питхи тунда, тунда пани. Лакин куртхи хе мунмани, – выпалила она и прикрыла губы рукой, пряча улыбку.
Этот стишок сочинил папа и пел его всем дочерям, в том числе мне. «Маленькая королева считает себя самой главной. Пьет только холодную-прехолодную воду. Но вечно озорничает!»
Я медленно выдохнула. Радха подтвердила то, что я уже видела: у нее мамины глаза.
Радха опустила руку, улыбнулась мне, и я отметила, что лицо у нее совсем взрослое, хотя тело еще детское.
У меня есть сестра, и пока я убегала от своего прошлого, она росла. Но почему родители не сообщили мне об этом? Хотя как бы они сообщили, я ведь не писала на конвертах свой адрес.
Я и забыла о Хари, но тут он подал голос:
– Мы все еще женаты. Ты все еще моя жена.
Я передернула плечами.
– Мы можем начать сначала, Лакшми.
Нет! Я швырнула коробок к его ногам.
– Мы разведемся.
Он гневно раздул ноздри. Узнаю прежнего Хари.
– Теперь мне все ясно. – Он кивнул на Радху. – Вы и правда сестры. Обе лгуньи.
Что он имеет в виду? Я вопросительно посмотрела на Радху, но та потупила взгляд.
Хари обернулся ко мне и процедил сквозь зубы:
– Даже имя твое – ложь. Какая из тебя богиня благополучия! Ты бы в жизни сама не заработала на такой дом. – Он обвел рукой комнату и спросил, прищурясь: – Кто тебя содержит?
Он решил, что я чья-то любовница: иначе и быть не могло. Ну и пусть думает, будто женщина не способна зарабатывать самостоятельно!
Я сделала над собой усилие, чтобы ответить спокойно:
– Закон приняли в этом году. Теперь мы можем развестись.
Он прикусил губу и подобрал коробок. Снова оглядел комнату, пол, мое сари. Несколько мгновений мы молчали.
А потом меня осенило.
– Ты хочешь денег, – сказала я.
Ну разумеется! Хари ничуть не изменился: вместо того чтобы уехать в большой город работать рикшей, а возвращаясь домой, отдавать мне заработанные деньги, он остался в деревне, день-деньской спал, ел да пытался меня обрюхатить. И если бы не гроши, которые его мать зарабатывала продажей снадобий и целебных трав со своего огорода, нам было бы нечего есть.
Взгляд его вдруг смягчился.
– Только пока… – пристыженно пролепетал он.
– Сколько? – перебила я.
Он поскреб лоб, переступил с ноги на ногу.
– А сколько ты можешь дать?
– Я работаю не покладая рук. Все, что ты видишь, заработано годами труда. И оно еще даже не мое. – Я прищурилась. – У меня долги, и в отличие от тебя, я привыкла их отдавать.
Он
