мыслей вытекали из его головы, сбивались, когда он, двигаясь, пытался думать. Лишь покой, лишь бездействие позволяли ему уйти внутрь, чтобы восстановить порядок. Ива чувствовал, как безобразный хаос растет в сознании, и пугался, что может не успеть. Он представлял белые стены, разрушавшиеся под напором мыслей. «Скорее, скорее сесть сзади, устроиться на самом верху. Если я не успею, все смешается. Придется начать заново, а у меня нет времени. Нет времени! Да что же такое, что вы встали?!». Перед ним стояла группа студентов, из середины шел дым. Ива наклонил подбородок, натянув шарф до носа, и зло обошел их, топая ногами. «И с самого утра эта злоба… Откуда она взялась? Неужели из-за письма? Нет, письмо здесь не причем, оно только усугубило. Еще вчера Савва сказал, что я непривычно мрачен. И еще раньше он сказал, что я ношусь с ним, как курица с яйцом. Не вижу, не вижу… Отчего такой беспорядок в голове? Правда, я долго не проводил уборку – и вот результат. Нельзя забрасывать свою голову – я всегда это говорил».
Ива пробегает коридоры, мимоходом здоровается со знакомыми, кивает им, рассеянно улыбается, жмурясь, и радуется, когда наконец входит в аудиторию.
Преподаватель сидел на возвышении и даже не поглядел на вошедшего Иву. Большинство студентов сидели позади, первые места пустовали. В обычные дни эти места, вечно свободные, далекие от других, занимал Ива, но сегодня его дело состояло в ином. Он пробежал наверх и занял парту в уголке, укрытом тенью. Перед ним оказался лист бумаги и автоматическая ручка.
Ива сосредоточенно смотрел на белизну, пытаясь нащупать точку, а затем принялся писать. Лекция началась; двери то открывались, то закрывались, скрипели карандаши, стучали ручки. Сперва Ива выписывал мысли в столбик, раскладывая их по строкам и отделяя по тематикам. У него набралось четыре заголовка: «Савве стало хуже», «Гаврила обманщик», «Во мне что-то растет», «Мне страшно». Ива перевернул лист, и слова легко полились из-под руки: «Если Савва сбежит, то мне его не найти. Я клялся Гавриле, клялся себе, а все рушится. Что эти пальцы, держащие ручку, что они – столь же преданные и девственные? Нет… себе я не лгу, я знаю, что мои сны вызваны моим падением, моим ужасным падением. И Савва знает, я чувствую, как он усмехается. Отчего он молчит? Отчего не обвиняет? Отчего, отчего, отчего – Савва?! Этот текст показывает, насколько зыбок покой в моей голове, да и остался ли он? Лгать я не стал бы, значит, хоть что-то осталось. Необходимо определить цель и средства, иначе я точно лопну, столько грязи, мелочи, гноя во мне! Хорошо, хорошо… Цель – завещание Гаврилы. Средства – Прохор? Средства – моя жизнь». Ива понимал, что не справляется и что вера Гаврилы не оправдывается, безумная, изначально обреченная. Хотя в то время он чувствовал силу порядка, силу чистоты и спокойствия, которую носил в себе. Гаврила не мог предугадать, на что решится Ива. Он ожидал этого от Саввы, но Ива – дело другое. «И что это со мной… Горячка? Я весь как
