начинала потихоньку из краника капать в жерло торчащей из бутылки воронки, бабушка брала столовую ложку и, уперев одну руку в бок, другой подносила ложку ко рту и осторожно пробовала горячую жидкость, потом, крякнув, поджигала ее от горящей лучинки, и наблюдала, как самогонка горит красивым синеватым огоньком. Так горилка и получалась – чем лучше сама горит, тем сильнее горит потом от нее внутри у питейщика. Лёня, как истинный ученик бабушки, подлезал с маленькой ложечкой к кранику и ждал, тоже уперев одну руку в бок, пока та наполнится. Обычно до стадии пробы, не говоря уже о горении, он доходить не успевал: бабушка твердой рукой брала его ручонку и, разворачивая, выливала прозрачную водицу из ложечки в «жадное» горлышко воронки. Это тогда ему казалось, что оно жадное.
Когда он смотрел на бабушку в момент снятия пробы и слышал, как она крякает, ему казалось, что она пьет что-то очень-очень вкусное. К тому же он видел, как гости, маханув стопочку бабушкиной горилки, всегда ее хвалили. Естественно, ему и самому хотелось попробовать и по-бабушкиному крякнуть. И однажды он ухитрился!
В один прекрасный день бабушка, натопив печку и накормив внука, ушла по делам. Лёня остался один. Тикали ходики, поскрипывали полы, хотя по ним никто не ходил. Ему было скучно, и он решил зайти в свое любимое место, в камору – большую кладовую рядом с кухней, где хранились съестные припасы. Бабушкина камора ему нравилась потому, что с ней у него был связан образ сытости и достатка. Когда Леонид читал сказки, заканчивающиеся словами: «И стали они жить-поживать да добра наживать…» – он сразу вспоминал бабушкину камору.
Ему нравилось смотреть на полки, заставленные банками с вареньем, солеными огурцами и маринованными помидорами, на лежащие с осени большущие гарбузы-тыквы, на свисающие с потолка копченые колбасы и окорока – бабушка говорила, что их подвешивают, чтобы не достали мыши. Ему всегда было жалко бедных мышек, он представлял, как они, голодные, подпрыгивают-подпрыгивают, а дотянуться до еды не могут, и приносил им кусочек хлеба с маслом, который тайком клал в уголок. Хлеб обычно уже на следующий день исчезал, и Лёня ходил очень довольный, не зная, что бабушка, каждый раз выметая засохший хлеб из угла, ворчала, что внук приваживает мышей, а те пожрут муку и картошку. Но он об этом не подозревал и был спокоен за накормленных мышек.
И вот стоял он тогда на пороге своей любимой каморы и любовался. Света в ней, правда, не было, так что все находящееся внутри освещалось только через дверной проем. Пошевелившись, он заметил из угла какой-то блеск – это тускло отблеснула бутыль недавно сваренной горилки. Тут-то Леонид и пал…
Осознав, что час пробил и он может без помех испробовать недосягаемого ранее напитка, он отправился за стопкой, стоящей у бабушки на полке на кухне. С бутылкой пришлось повозиться, пробка была тугая, из кукурузного початка, и он ее еле-еле вытащил ее зубами.
В нос дало так, что в голове сразу загудело!
