за смертью того от чумы
Алексей стал владыкой Москвы.
Не сковав князя юного рук,
Был ему и наставник и друг.
Знал издАвна, сколь распря стара
Между Суздалем и Калитой.
Потому Евдокию избрал
Он для князя женой молодой.
За полгода до свадьбы пожар
От Чертолья в Москве бушевал.
В два часа стала пеплом Москва,
Оставляя лишь дым от костра.
И в КолОмне венчались они
В белоснежные зимние дни.
Не разлить было юных водой,
И Димитрий по свадьбе был рад
Для супруги своей молодой
Белокаменный выстроить град.
Но страданий не короток путь.
Не успели во граде вздохнуть,
Ольгерд грозный с войсками Литвы
К рубежам подступился Москвы.
Укрывает твердыня Кремля,
Но не светло у князя чело.
От литовцев стенает земля.
Разоряя окрестности зло,
Ольгерд буйствует, дико ярясь,
И богами своими клянясь,
Что еще впереди торжество,
Что Москва не забудет его.
Возвращался он дважды, как вран.
И господства манил его блеск.
Холодов, и увечий, и ран
Стоят Новгород, Псков и Смоленск.
О народе со скорбью молясь,
Верно, мыслил за стенами князь:
«Что один я соделать могу,
Чтоб преграду поставить врагу?»
Глеб с Борисом ответить могли:
«В единении – сила земли».
Евдокии же долг – помогать
Сироте, и слепцу, и вдове.
Не успев еще матерью стать,
Стала матерью целой Москве.
И для князя, тиха и мила,
Утешеньем и светом была.
И пяти не прошло еще лет
От венчанья четы молодой,
Как померк в княжьем тереме свет –
Вновь должны москвитяне Ордой
Михаила Тверского унять
И ярлык на княженье отъять.
И уехал Димитрий в Орду.
До безумья в него влюблена,
«Мати Божья! Живым его жду!»
Днем и ночью молилась жена.
В реках полных иссохла вода,
И горела тревога огнем.
И Василия-сына тогда
Билось сердце под сердцем ее.
Утешал же ее Даниил,
Что едва только начал вставать.
Словно маленький Дмитрий он был,
Умиляя печальную мать.
«Пусть не хвалится кровью Орда,
Жребий будь его бел – не багрян!
Пострадать дорогому не дай
От нечестия злых агарян.»
