style="font-size:15px;"> – Вы были там?
Шевцов замялся.
– Я был в оцеплении у Нарвских ворот.
– Вы стреляли?
– Отдавал приказание.
– Боже мой. Зачем вы здесь. Или вам мало того горя, что вы нам принесли?
– Я пришел просить прощения, сударыня. И если я только могу хоть чем-то быть полезен… Денежными средствами, либо помощью детям в получении образования…
Женщина взорвалась рыданиями. Пехотный подпоручик Шевцов поежился, чувствуя, что под мундиром покрывается гусиной кожей.
В дверях возник мрачный малокровный мальчик лет десяти – одиннадцати:
– Мама! Что?
Девочка, обхватив спину женщины, уговаривала с усталой безнадежностью:
– Мамочка, ну не надо, успокойся!
– Ой, Манечка, кровинушка… Скажи, чтобы господин офицер ушел.
Отрок полоснул обозленными глазами:
– Зачем маму тревожите? Что вам?
Шевцов поник головой:
– Конечно, я понимаю… Еще раз прошу прощения – если только возможно…
Он сконфуженно удалился.
– Господин офицер! Задержитесь, – на лестничный пролет выбежала долговязая юница, – мама сейчас не в себе… А нам еще жить… В посмертной пенсии для семьи папане отказано как участнику беспорядков… Передайте эти деньги мне.
– Непременно… Разумеется, – оживился Шевцов, поспешно извлекая портмоне. – И вот что: предоставьте мне возможность оказывать вам ежемесячное вспомоществование. Вплоть до совершеннолетия. Сколько вас у отца?
– Четверо. Еще сестра – три года, Варюшка. Поскребыш.
– То милое дитя, что было у вас на руках? Скажите, а вы случайно не состоите в родстве с…
– К графьям Чернышевым не имеем никакого отношения. Все спрашивают. У нас и фамилия иначе пишется.
В просторной столовой Валерия Леонидовна на правах хозяйки потчевала любезного гостя. Мать ее давно умерла, а отец так и не сумел утешить себя новым союзом, встретив ревнивое сопротивление единственной, боготворимой, своенравной дочери. Впрочем, позднее, перепоручив дитя Мариинскому обществу воспитания благородных девиц, он дозволил себе негласные отношения с незамужней дамой лет тридцати, навещая ее скромную квартирку в доходном доме.
Передавая Шевцову вазочку ароматного черешневого варенья, тонкокостная, рыжеволосая Лера в светло-лиловом поплиновом ниспадающем платье воодушевленно делилась только что прочитанными газетными новостями:
– Наше порочное самодержавие покрыло себя очередным позором – вы слыхали, Валерий?
– Что такое? Отчего столь нелицеприятная, можно даже сказать, жесткая характеристика?
– Как? Разве не преступление – цинично устроить кровавое побоище, расстреляв безоружный народ, включая женщин и детей!
– Ну… не такие они безоружные… И женщин с детьми
