мальчик. Он строго учил сына брать правильно столовые приборы, чего никогда не делала дома, учил обращаться к официантам, выбирал из меню блюда, о которых они и не слышали. Например, картофель – Фри ( а это оказывался жареный картофель) или анчоус ( ну, килька и килька думала она)…. Водил всю семью на симфонические концерты. Римме и сыну на этих симфонических концертах было скучно, но когда Сема оборачивался к ней, ища одобрения, она благодарно улыбалась. Ну а пройтись по курортной набережной, в красивом, как она считала, ситцевом платье под руку с бравым офицером, что бы все оглядывались. Это было то еще удовольствие. Сема не скупился: покупал мороженое, сахарную ветку на палочке, на пляже к их лежаку требовал у самого главного по пляжу официанта приносить фрукты и морс. Да и куда было девать деньги? Платили военным хорошо, а покупать было не чего.
Вот, пожалуй, и все что помнилось.
Звонок резко вывел ее из приятной дремы, в которую Римма проваливалась почти каждый час. Римма пошарила рукой по столику возле кресла, в котором сидела целыми днями, нащупала телефон.
Звонил сын. Как между ними условлено, три раза в день он делал контрольные звонки. Если она на звонок не отвечала, значит, надо было мчаться домой – вдруг с мамой что случилось.
Римма, не смотря на возраст, жила одна. Пока могла себя как- то обслуживать, никому мешать не хотела. Да и привыкла она к одиночеству. Уже больше двадцати лет, как нет Семена. Привыкла. Хотя в последние годы, видимо от старости, ей иногда казалось, что он живет где-то здесь, ну где – то вон в том углу, сидит в другом кресле. Ну, не то, чтобы казалось, но хотелось, чтобы так было. Так было легче. И она начинала с ним разговаривать. Мысленно, конечно – с ума-то она еще не сошла. А с кем она могла еще поговорить? Сын забегал только на минутку, а просто целый день молчать – это было невозможно.
Из прошлой жизни оставался только один Сема, с которым она сейчас виртуально могла говорить о чем угодно. И он слушал. Не мог отвернуться. Она рассказывала ему, как приходил последний раз врач, какая на дворе погода – сама она на улицу не выходила, но из окна было видно. Да простые такие разговоры, но Сема слушал. Хотя его и давно не было на свете.
…Как и у мужа, жизнь Риммы четко делиться на две части, военная служба, и гражданская жизнь. О военной, как–то вспоминалось однотонно – ну, жила и жила. Стирка, готовка, ребенок, уроки, уборка. … Даже где жили – особенно не вспоминалось – жилье везде было временное, не свое. Вроде как дома своего у них никогда и не было. Сема тоже вспоминался не ярко – придет – уйдет!
Какая–то длинная полоса годов «одиночества». Нет, нечего вспоминать. Да и давно это было. Забылось. А вот когда Сема ушел на гражданку…
За год до этого они, наконец, получили от части квартиру в центре города. Для военных была тогда такая разнарядка. Хрущевка, конечно, но квартира! И своя. Теперь на веки веков своя. Впервые Римма покупала мебель, сшила занавески, обставлялась, радовалась. Настоящее женское счастье.
Сема не участвовал – он – переживал переходный
