и Катя вспомнила лабиринты из журнала «Весёлые картинки», и с трогательных, канувших в небытие, детских страничек «Комсомольской правды», и газеты «Ежедневные новости. Подмосковье»: «Помогите ёжику добраться до яблока!»
Но Минотавры здесь не водились, пол покрыт коричневой плиткой, на стенах картины и вышивки, в кашпо и жардиньерках – цветы.
Нужная Михайловой дверь приоткрыта. Навстречу выходит шикарная дама в чёрной «конторской» юбке и синей летней кофточке с большим белым воротником-ришелье. Было в этом наряде что-то мило старомодное. Женщинам же уютно в одежде их юности. Михайлова вон тоже оделась в стиле 90-х: чёрные леггинсы с едва различимым рисунком, двухсторонний свитер. Лицо у женщины с тёмным румянцем, а волосы короткие, пышные, очень удачно окрашенные в чёрный; он нисколько её не старил.
Михайлова поздоровалась, представилась, сказала, что её пригласила сестра Марина. Хозяйка весьма любезно приняла дублёнку с золотисто-коричневым палантином и повесила их в шкаф-купе.
Катя опоздала, но в гостиной пока ещё были только Егоркина и толстая сестра в возрасте, Татьяна Васильевна, вся какая-то пёстро-узорчатая, как халцедон.
– Я вас вспомнила! – воскликнула Зинаида Григорьевна. – Вас же поздравляли в воскресенье! И в автобусе вы с нами ехали!
И у Михайловой опять, как тогда с Владимиром, возникло тягостное ощущение, будто она покусилась на что-то царское. Но он был всё-таки не совсем адекватным человеком со своими пешими переходами.
– У вас лицо что-то знакомое, – не отставала ониксовая Татьяна Васильевна. – Вы не из «Восхода»?
– Нет, я же не наркоманка.
– Да там же не только зависимые…
Михайлову всё время узнавали, как Штирлица в поезде, а точнее, с кем-то путали. Она очень не любила, когда так говорят. Будто её на чём-то поймали.
Но Катя напрягла лобные доли, отвечающие за память, и решила, что, скорее всего, Зинаида Григорьевна и Татьяна Васильевна – те самые «маячки», за которые она тогда зацепилась, чтобы не заблудиться в Сокольниках.
Екатерина осмотрелась. Комната угловая, на лоджию ведёт узкая щель из необычного для их старых квартир места. Зинаида Григорьевна любила цветы, и у окна целый зимний сад. Два дивана, большой и маленький, шкафчик с тонкими религиозными брошюрками и стеллаж с безделушками. Компьютер с плазменным монитором, из интернета играла харизматская «духовная музыка», – страстная, заводная. Дверной проём – огромный, и люстра из множества хрустальных шариков.
Но Михайловой в этой мажорной комнате стало как-то неуютно.
– Стручковы опаздывают сегодня, – объявила Зинаида Григорьевна.
Вскоре стал подтягиваться народ, годящийся Егоркиной в дети и внуки. Кудрявый брат с тёмным лицом, похожий на мулата, молодая парочка с малыми детьми и зачехлённой гитарой, брат с длинными и стройными, просто «тополиными» ногами и огромным брюхом, – они с его маленькой, и тоже толстой женой, уселись напротив
