она приедет погостить, сможет остановиться в чудесной комнатке на третьем этаже. Сэнди все организует – правда, Сэнди?
Однако Сэнди не ответила. Она прижимала к груди кувшин с водой, будто опасаясь его выронить.
– Не думаю, что нужно заниматься этим прямо сейчас, – сказал отец. – Уж спальных мест в доме хватает. Норма может спать в гостевой, если захочет.
– Гостевая комната – для гостей. Норма будет спать в комнате с подоконником. Это лучшая комната в доме, с прекрасным видом. Нелепо превращать ее в святилище того, кто в ней не живет. На самом деле я думала, не перебраться ли нам с тобой туда, но там все же шкаф маловат. А для Нормы он в самый раз. Тебя ведь устроит такой шкаф, да?
Норма заторможенно кивнула, одновременно ужасаясь матери и будучи не в силах противостоять мысли о подоконнике и тех потрясающих занавесках, которые могут укрыть тебя от остального мира.
– Я тоже хочу спать в комнате Мэйв, – сказала Брайт. Она не привыкла жить в таком большом доме и цеплялась за свою сестру так же, как я цеплялся за свою.
– У вас у каждой будет по комнате, и Норма будет пускать тебя к себе, – сказала ее мать. – Все прекрасно приспособятся. Как уже сказал ваш отец, этот дом достаточно велик, чтобы у каждой из вас была своя комната.
На этом вопрос был закрыт. Я так ни слова и не произнес. Смотрел на отца, который, по всей вероятности, теперь также приходился отцом Норме и Брайт, в надежде, что мы еще повоюем, но он предпочел сдаться. Андреа была очень красива. Он мог уступить ей сейчас или немного позже, но, так или иначе, она все равно добилась бы своего.
Все это произошло примерно в то время, когда я влюбился в одну из дочерей Ванхубейков – точнее, в ее портрет; я назвал ее Джулией. Узкоплечая, с соломенными волосами, стянутыми зеленой лентой. Ее портрет висел в спальне на третьем этаже – над вечно пустующей кроватью. За исключением Сэнди, которая по четвергам пылесосила и протирала все влажной тряпкой, никто, кроме меня, туда не заходил. Я верил, что мы с Джулией созданы друг для друга – просто не совпали во временах. Я до того себя извел осознанием этой несправедливости, что однажды совершил ошибку и позвонил сестре в Барнард, чтобы спросить, интересовалась ли она когда-нибудь девушкой с портрета в спальне на третьем этаже – глаза серые с зеленцой, – одной из дочерей Ванхубейков.
– Дочерей? – спросила Мэйв. Мне повезло, что я застал ее в общежитии. – У них не было дочерей. Думаю, это миссис Ванхубейк в детстве. Отнеси картину вниз и сравни с другим портретом. Уверена, на обоих – она.
Моя сестра была способна дразнить меня до тех пор, пока у меня кровь из ушей не пойдет, но так же часто она разговаривала со мной как с равным, давая честный ответ на любой вопрос. По ее голосу мне было понятно, что она не шутит, да и не особо ей это все интересно. Я взбежал по винтовой лестнице на третий этаж и забрался на вечно застланную кровать, чтобы снять со стены мою возлюбленную, обрамленную позолотой (рама была больше, чем ей бы
