душевную и даже физическую боль попытки.
Поэтому Всеволод Леопольдович все эти годы писал Президенту не о чем-то личном, а об общественных проблемах, которых в стране, как оказалось, и это стало откровением для него, было великое множество. Впрочем, в глубине души он продолжал надеяться, что однажды бездушная официальная машина даст сбой и доставит одно из писем непосредственно Президенту, минуя сотрудников его администрации, людей, возможно, даже замечательных, но все же не тех, с кем Всеволод Леопольдович хотел бы переписываться, а тем более разговаривать по ночам. По теории вероятности, о которой Всеволод Леопольдович слышал, что ее еще в средние века изучали великие ученые Блез Паскаль и Пьер Ферма, такое было возможно. Правда, та имела отношение только к азартным играм и математике, а не к реальной жизни, но это обстоятельство Всеволод Леопольдович простодушно игнорировал.
Несмотря на свои пятьдесят с длинным хвостиком лет, он бывал иногда чрезвычайно наивен, как ребенок, и сам не замечал этого. И это была одна из причин, из-за которых от него, после семи лет брака, ушла жена, заявив на прощание, что она «изнемогла от жизни с идиотиком-мужем». В то время она увлекалась романами Достоевского и охотно, к месту и не к месту, примеряла на себя образ Настасьи Филипповны. Детей у них так и не случилось: сначала не хотел он, потом категорически – она, и расстались они быстро, даже стремительно, без упреков, конфликтов и судебных тяжб. В один из не примечательных ничем дней Ирина просто собрала свои вещи и ушла. А потом позвонила, попросив в назначенное время явиться для подачи заявления о расторжении брака в ЗАГС. Он привычно послушался ее. И это была их последняя встреча…
Но Всеволод Леопольдович не любил вспоминать об этом. И уж тем более в это утро подобные мысли не могли бы прийти ему в голову.
Проблема, о которой он хотел сообщить Президенту в своем очередном послании, на этот раз затрагивала непосредственно самого Всеволода Леопольдовича, и потому он невольно был необыкновенно многословен и даже красноречив. Он писал о безработице, но не той привычной, о которой обычно упоминается во всех официальных статистических отчетах, а тщательно, как постыдная тайна, скрываемой и имеющей отношение к людям старшего поколения.
«Обращаюсь к Вам, господин Президент, в надежде, что Ваше вмешательство позволит многим моим сверстникам еще долгое время трудиться на благо и процветание нашей любимой России, – писал Всеволод Леопольдович, едва успевая за бурным потоком своих мыслей. Постепенно он увлекся и забыл, что выступает представителем стариков, в качестве которого начал свое послание Президенту. Теперь он говорил уже от себя лично, разве что из скромности или по забывчивости подменяя местоимение «я» на «мы».
Он писал о том, что «работодатели отказывают таким как мы даже без благовидного предлога». Утверждал, что понимает причину: «Действительно, зачем им работники предпенсионного возраста,
