очнулась после зимней спячки. Вдоль тропинок появились фиалки, посаженные невидимым садовником. И вообще дом стал выглядеть не так зловеще и мрачно.
А может быть, просто я успела привыкнуть к Стоунхейвену. Я уже не чувствовала себя униженной, когда переступала порог особняка, начала класть свой рюкзак рядом с рюкзаком Бенни у подножия лестницы так, словно это было в порядке вещей. Однажды я даже встретилась с матерью Бенни. Она, словно бледный призрак, плыла по пустым комнатам, держа под мышками вазы. Бенни сказал мне, что его мать сейчас в стадии перестановок. Двигает мебель и что-то переносит с места на место. Когда я с ней поздоровалась, она только кивнула и потерла щеку рукой выше локтя. На щеке остался грязный мазок.
Однажды воскресным утром, в начале весенних каникул, мы с матерью отправились в кафе «У Сида», чтобы попить кофе с бубликами. Когда мы стояли в очереди, а мать флиртовала с щедрым бородатым менеджером, я вдруг услышала на фоне общего гомона голос Бенни. Он меня окликнул. Я обернулась и увидела его в конце очереди. Он стоял рядом с незнакомой девушкой, я ее раньше никогда не видела.
Я пошла к Бенни, не спуская глаз с девушки. С виду она была не местная. Отполированная и покрытая позолотой, как статуэтка «Оскара»: волосы, ногти, макияж – все светилось неярким лоском. Одета она была всего-навсего в джинсы и толстовку Принстонского университета, но от нее в буквальном смысле пахло деньгами. Рядом с Бенни я ничего подобного не ощущала. Что-то было такое в фасоне ее джинсов, подчеркивающих достоинства ее фигуры, блеске теннисного бриллиантового браслета[46], выглядывающего из-под обшлага толстовки, в запахе натуральной кожи, источаемом ее сумочкой. Она выглядела как модель с обложки каталога Лиги плюща – яркая, чистенькая, смотрящая в будущее.
Когда я подошла, девушка смотрела на экран своего сотового телефона. Она словно бы совершенно не замечала шума в кафе. Бенни обнял меня за плечо, его взгляд заметался между нами.
– Нина, это моя сестра Ванесса. Ванесса, это моя подруга Нина.
Старшая сестра, вот как. Ну конечно. Эмоции раздирали меня пополам. Желание ей понравиться, мечта стать ей, понимание, что это невозможно, и, наконец, осознание того, что мне не стоит желать превращаться в нее, и одновременно с этим – неспособность от этого желания избавиться. Она выглядела как то самое будущее, которое для меня воображала моя мать, и, глядя на Ванессу, я понимала, как на самом деле оно от меня далеко.
Ванесса наконец оторвала взгляд от телефона и заметила, что ее брат кого-то обнимает за плечи. При этом в ее огромных зеленых глазах что-то промелькнуло – удивление, а может быть, восторг, но и то и другое тут же испарилось, когда она принялась меня разглядывать. Она была хорошо воспитана, так что и речи быть не могло о том, чтобы мерить меня взглядом сверху вниз, но все же я мгновенно поняла: она как раз из тех, кто привык к такому взгляду. В ней все было нарочным и наблюдательным. Я кожей чувствовала, как она оценивает части меня, в уме производит сложение и приходит к выводу, что сумма слишком ничтожна,
Гибкий браслет из белого золота или платины, усыпанный одинаковыми по размеру бриллиантами. Украшением-легендой этот браслет стал в 1987 благодаря звезде тенниса Крис Эверт, которая любила надевать его во время игры. Однажды во время матча на Открытом чемпионате США обожаемый браслет Крис слетел с ее запястья. Она попросила судью приостановить игру, чтобы найти на корте свой браслет. Когда ее спросили об этом случае в интервью, она назвала свое украшение «теннисным» браслетом, так он и стал называться с тех пор.
