один старик, – теперь наголодаемся. Все запасы сгорят».
Каждый день налеты. Помнится мне день, когда было 24 налета. А теперь еще обстрелы по городу из артиллерийских орудий.
Я не пожелала эвакуироваться, оставлять город в такую тяжкую пору. Решила быть с ленинградцами, бороться на том ответственном участке, куда направила меня партия.
Вот уже два дня, как мы с Михаилом ничего не едим, кроме хлеба. Делим наш суточный паек в 125 г на три части: на завтрак, обед и ужин. Утром и вечером поджариваем его на сковороде без масла – едим гренки. А на обед едим тюрю: крошим хлеб в кипяток и едим как суп.
Завтра Михаил понесет на рынок последнее, что осталось из вещей, – менять на хлеб или крупу.
Голодно нашим девушкам из учетного бюро. Целыми днями они толкуют о еде и об эвакуации.
Мы приставлены к величайшим ценностям – нам доверили беречь каждый грамм хлеба, распределять продкарточки. Я вижу, что кое-кто из наших работников под влиянием трудностей дошел до грани морального падения, таких единицы, но они есть – ловчат с талонами и карточками, присваивая себе.
10 декабря 1941 года
Мне, контролеру, приходится составлять акты о положении граждан, подавших заявления об утере карточек. Без предварительного обследования и акта, подтверждающего утерю, новых не выдают. Иначе нельзя – ведь на учете каждый грамм хлеба. Поэтому я и хожу из дома в дом. Поднимаясь по лестницам, держусь за перила и останавливаюсь почти на каждой площадке.
Поднялась на седьмой этаж типичного старого петербургского дома. Даже вспомнился Достоевский. Обнаружила, что все восемь человек – члены рабочей семьи – умирают от дистрофии. Карточки потеряны. Я составила акт, потом пошла в столовую и выпросила по своим талонам за вторую декаду три тарелки супа и принесла их в стеклянной банке. Но хлеба у меня не было, потому что вперед не дают, а сегодняшнюю норму я уже съела. Рано утром принесу им свои 125 г. Но что это для семьи в восемь человек?
Некоторые из наших инспекторов-контролеров до того забюрократились – это в голодном-то Ленинграде, – что даже кричат на клиентов, приходящих за хлебными карточками.
Есть в нашем городе и такие, что настроены враждебно, ждут немцев. Виновницей голода и войны считают советскую власть. Наш сосед Васильев даже изрек: «Ну, теперь вопрос скоро решится. Немцы прут на Москву. Возьмут Москву, и войне конец». Ждет немцев.
Нет света, нет воды. Мы сидим на жестком электролимите. Поочередно выключается на неделю то один, то другой район. Уже два месяца, как нет керосина. У нас нет дров. А морозы стоят такие, что трамваи и троллейбусы стоят. Ленинградцы тянутся пешком с Охты и других окраин в центр города. По дорогам, по рельсам, не считаясь с правилами уличного движения, тянется народ пешком, волоча за собой детские саночки с домашним скарбом или с больными, ослабевшими людьми либо с мертвыми, зашитыми в простыни или одеяла. Санки теперь самый распространенный вид транспорта в Ленинграде.
