глубже.
–Мне тоже обязательно участвовать в этом беспределе? – хмуро уточнила я, -или ты будешь столь милосерден, что освободишь меня от необходимости заключать сделку с совестью?
–Пожалуй, сейчас настало самое время проявить гуманизм, – со злой издевкой в голосе согласился Урмас, – думаю, я справлюсь без твоей помощи. Но потом ты еще не раз скажешь мне спасибо. Я пошел решать нашу общую проблему, а ты пока включи телевизор, посмотри, как наш «Арбуз» попал в топ мировой ленты новостей!
–У меня нет с тобой ничего общего, даже проблем, – едва не задохнувшись от ненависти, выкрикнула я вдогонку невозмутимо прошествовавшему к выходу Урмасу, однако, тот вновь остался безразличен к моему бурному всплеску. Неестественно спокойный, с прямой, как алебарда, спиной, он твердой походкой приблизился к речевому самописцу, оценивающим взглядом посмотрел на запястья и резко схватил обеими руками замотанный в авиастаровский плед «черный ящик». Силовой рывок, однозначно, дался второму пилоту достаточно непросто, но, по всем признакам, патологическое стремление поскорей спрятать CVR в недосягаемое для поисковых отрядов место, автоматически блокировало болевые рецепторы. Пусть и с приглушенным, зато красноречиво отражающим его внутреннее состояние стоном Урмас выволок самописец за порог и не иначе как в знак своего крайне отрицательного отношения к истерическим предпосылкам, демонстративно громко хлопнул дверью. А, может быть, он сам давно находился на взводе, и всего лишь рассчитывал скрыть данный факт показным равнодушием и оскорбительным цинизмом. Учитывая, что я только что лично расписалась в отсутствии у нас с Урмасом каких-либо общих интересов, я разом вышвырнула из головы все связанные со вторым пилотом мысли, но тут мне на глаза попался пульт от телевизора, и я не сумела преодолеть искушения.
Лучше бы я и дальше находилась в счастливом неведении и не бередила кровоточащую рану – смотреть со стороны на первые кадры с места страшной авиакатастрофы было жутко до такой степени, что уже мгновение спустя я обливалась холодным потом и бесконтрольно тряслась от ужаса. Большинство имеющихся в наличии телеканалов вещало на польском языке, но в моей ситуации совсем не нужно было быть полиглотом, чтобы догадаться, о чем ведется речь. На текущий момент в распоряжение средств массовой информации попала только часть вертолетной съемки, и распростершая внизу долина, густо усеянная дымящимися обломками разбившегося лайнера, производила невыразимо гнетущее впечатление на человеческую психику, но я до дрожи испугалась вовсе не показанной на экране картины. В неуправляемую, дикую, всеобъемлющую панику меня поверг специальный корреспондент, вышедший в эфир из аэропорта Штутгарта. Журналист стоял в гуще толпы, со всех сторон окруженный родственниками погибших, и озвучивал последние сведения о количестве пассажиров на борту. Растерянные, потрясенные трагедией люди приехали встречать злополучный рейс, и теперь тщетно
