мать стюардессы, впору было хвататься за голову. Сколько бы я не внушала маме, что летать не так уж страшно, она категорически отказывалась от бесплатных билетов, которыми нас ежегодно поощряло руководство «Авиастара» и по старинке колесила на поезде, предпочитая даже ко мне в гости сутки пилить в душном вагоне, вместо приятного путешествия на комфортабельном лайнере. Но сегодня мамины кошмары воплотились в реальность: она отлично знала, что я должна была лететь в Штутгарт, и ей даже не нужно было дожидаться обнародования списка членов экипажа. Наверняка, мама до последнего будет верить, что я осталась на земле в резерве, или меня срочно перекинули в другую бригаду, или что именно я окажусь единственной спасшейся в авиакатастрофе, как та знаменитая стюардесса с югославского самолета, пережившая падения с десяти тысяч метров. А потом, когда надежда угаснет, мама начнет винить в моей смерти весь мир, позвонит отцу, с которым не общалась уже лет двадцать, напомнит, что это он поддержал мое решение пойти в бортпроводники, но больше всего мама будет обвинять себя саму. Это ведь якобы она не уберегла меня от опрометчивого выбора профессии, это ведь она не настояла, чтобы я вышла замуж за свою школьную любовь и устроилась на нормальную, «земную» работу… А теперь от красавицы-умницы-спортсменки-комсомолки Доры останется лишь скромная могилка на кладбище: ни котенка, ни ребенка, ни особо яркой судьбы. Просто еще одна трагически погибшая стюардесса.
Родителей было жалко до слез, а сколько всего мам и пап сейчас пребывали в отчаянии? Двести? Триста? Мы с Урмасом не сто пятьдесят человек навсегда упокоили, мы походя разрушили жизни их родных и близких. Каково всем этим людям слушать сухие сводки «пассажирский лайнер потерпел крушение, бла-бла-бла» и сознавать, что мужья, жены, дети, братья, сестры, дети уже никогда не вернутся домой? Что в лучшем случае после экспертизы ДНК им выдадут для захоронения фрагменты тел, а в худшем- просто скажут, увы, останки слишком повреждены, идентификация невозможна! Неужели Урмас Лахт действительно такое чудовище, что собирается как ни в чем не бывало жить дальше? Неужели у этого монстра совсем нет сердца? Даже если он сознательно погубил полторы сотни человек, неужели ему нет дела до собственной семьи? До Симоны, в конце концов? Что же за дьявола такого я полюбила?
–Я всё уладил, – хладнокровно заявил бесшумно возникший в дверях Урмас, – теперь никто не узнает, что ты косвенно причастна к крушению.
–Еще скажи, что ты сделал это ради моей безопасности? – вспылила я, неохотно оторвавшись от телевизора.
–В большей мере, да, -не уловил откровенного сарказма второй пилот, – если бы я был здесь один, то поступил бы по-другому, но теперь это не имеет значения.
–Я могу уйти, – желчно предложила я, – кажется, снег кончился, вот и прогуляюсь до этого твоего Мендзыгуже. Вдруг получится вступить в спиритический контакт с тамошней полицией и сообщить,
