на этом страшном белом свете уже без нее.
Десятка два парней неровным строем тяжело шлепали по мостовой, и кто-то спрашивал:
– Гриш, а на кой… ты эту железку с собой тащишь?
Парень смотрел на девушку в белой куртке, распластавшуюся на асфальте, сжимал в руке короткий арматурный прут и говорил:
– Ну, так, на память. Мне его на Тверской дали. Может, я буду внукам рассказывать, как Ельцина и демократию защищал.
Высокий моложавый генерал в полевой куртке и сапогах ходил быстрыми нескладными шагами по стриженой траве стадиона, вглядывался в лица схваченных баррикадников, свирепел от их ненависти к себе, от одной мысли, что вот есть они такие, сами для себя все решающие, выхватывал из шеренги одного за другим и приказывал увести. Смотрел, как уводили их к белеющему в темноте бетонному забору и брезгливо отворачивался, ожидая треск автоматной очереди. Увидит ли он потом, через много лет, угасающим своим разумом те полные ненависти глаза? Кто знает…
Два армейских газика подкатили к подъезду. Из первого выскочила охрана. Из второго вылез грузный военный в шинели. Из окна раздались крики. Военный остановился, посмотрел наверх, на зарево пожара под темнеющим небом, приказал коренастому подполковнику:
– Давай сюда ночью с пяток машин и черные мешки. И все с первых этажей к утру убрать.
– А сколько мешков?
– Ты чего? Ё… Я-то откуда знаю?
– Можно баржу подогнать с Южного порта.
– Это – твое дело. Только, чтоб через сутки ничего тут не было.
– Лучше бы сжечь, – сказал подполковник. – Бензину на первые этажи, да и всё.
– На кой? – не понял грузный военный.
– Может, тогда и сойдет.
– Чего? А кого боишься? Ты чего думаешь?.. Во, ё…
И стояли по окрестным улицам зеваки и глазели на медленно разрастающееся зарево пожара.
И выродки рода человечьего радовались людской боли, страданиям и смертям.
И то ли казалось, то ли вправду было: странные люди приплясывали на мостовой и вскидывали руки к пламенеющему над Москвой небу.
И стояли на пресненских улицах люди, притихшие и печальные, и смотрели, как лютовал пожар, как огонь выбился из оконных проемов и заскользил по стенам. Багряно-черное месиво устремилось ввысь, к темно-синему, звездному небу, грозилось вот-вот ударить его широкой кровяной лапой. Будто преисподняя вырвалась из бездны и возомнила, что может царствовать над человечьим миром.
Они сидели на полу, один напротив другого. За разбитым окном совсем стемнело. Все так же сильно несло гарью с дымящихся верхних этажей. Снизу доносились автоматные очереди.
– Я с собой своего товарища звал. – Саша повернулся и прижался плечом к стене. – А сейчас думаю: хорошо, что никто со мной не пошел. Вот, было бы дело! Но ты знаешь, просто так смотреть на все это… Хотя я всякого ожидал, но не такого. А ты почему сюда пришел?
– Ну, так, пришел… – Олег вдруг повысил голос: – Противно было, вот и пришел.
– А я думал: уж очень все у них подло как-то.
