казался Наоми чем-то далеким и недосягаемо чистым. Чем-то призрачным, о чем можно только мечтать. Тогда Наоми думала, что это единственное, что остается девочке, которая родилась в Вегасе, жила в Вегасе, лечилась в Вегасе. Наоми представляла, как покидает дом. Представляла свою карьеру певицы. Многие ее подруги представляли. Ведь никто не запрещает мечтать.
Один старый пианист, которого Наоми всегда воспринимала, как своего отца, хотя, возможно, он и был ее отцом, никто не знал точно, говорил, что у нее хороший голос. Несколько раз он брал Наоми в крошечные закусочные. Она пела, а он играл. Для шестнадцатилетней девочки это было почти славой. Примерно в те годы она и придумала себе это имя – Наоми Добс. Никому не говорила об этом, но представляла афиши и свою фотографию в Голливуде. И Наоми Добс под фотографией выглядело намного лучше, чем Рашель Харуш. Овца Харуш. Да, именно это означало ее имя. Мать, конечно, не знала, когда называла ее так, Рашель Харуш надеялась, что не знала, но легче Рашель от этого не было.
«Нет, никакой певицы из Рашель Харуш не получится», – думала она, представляла, как уезжает со старым пианистом, который мог быть ее отцом, в страну апельсиновых рощ и отчаянно спешила придумать себе достойный псевдоним. Затем пианист умер. Остался лишь псевдоним, да мечты. А потом жизнь заставила обратиться к добродушному доктору с седой козлиной бородкой, который без особых нравоучений выписал свечи, и Рашель Харуш решила, что с нее хватит. Пусть Рашель Харуш заболеет и умрет, а вместо нее родится Наоми Добс. Новое имя, новая жизнь.
Она закончила курс лечения, получила заверение доктора, что здорова, купила билет в один конец и уехала в Калифорнию. Правда, избавиться от Рашель Харуш оказалось не так просто. Наоми пыталась похоронить свое прошлое, свою личность, но Рашель оживала снова и снова. Молодая певица Наоми Добс с бархатным глубоким голосом забывалась и становилась продавщицей сигарет из Вегаса. Особенно в первый год, когда накопленные деньги подошли к концу, а найти постоянную работу в одном из клубов так и не удалось. Забавно, но незадолго до своей окончательной смерти образ Рашель Харуш все-таки принес Наоми Добс пользу.
Это было в конце первого года жизни в Лос-Анджелесе, когда Наоми пыталась прибиться к третьесортной фолк-группе. Солиста звали Колетт Татерсон, и Наоми решила, что если переехать к нему, то можно будет сэкономить на плате за жилье. Он жил с родителями в пригороде, и Наоми казалось, что ниже падать уже некуда. Тогда-то и вернулась Рашель Харуш. Вернулась в последний раз.
– Знаешь, иногда мне кажется, что невозможно изменить свою жизнь, – сказала она Татерсону как-то ночью. – В каждом городе есть своя Стрип.
Они лежали в кровати поверх одеяла. Ночь была теплой. Рашель Харуш еще что-то говорила, но Татерсон уже бормотал слова песни о том, что можно сбежать из города, но невозможно сбежать со Стрип. Это была единственная достойная песня, написанная им за всю жизнь. Песня, на которую у него ушло чуть
