Ворон на подоконнике – это к большой трате денег. Встретил ворона на камне – к опасностям. Увидел, как из леса вылетает целая стая – голод, несчастье, мор.
Я помню, что бабушка говорила: чёрные вороны – чёрные маги.
Но вряд ли Йоля верит в бабушкины приметы. Хотя никто не знает, во что она верит? В Одина? В Аполлона, в Гелиоса, в Афину? Каждый год ездит в Свентокшиские горы2 поклониться Лелю и Ладе? Или в Штеттинский замок3, где был храм бога Триглава?
Зачем ей вороны?
– Ну, не прогонять же их! – отвечает Йоля. – Захотят, сами улетят. Я им еду оставляю. Кашу или суп. Пусть едят!
Вороны бродили по двору. Важно. Поглядывали круглыми чёрными глазами. Искали что-то среди травы, взмахивали большими крыльями.
– Сказка есть. Про двенадцать братьев, что превратились в двенадцать воронов. Сестра их по свету искала, хотела спасти от злых чар. Читала? Мне кажется, сестра их до сих пор не нашла. А я нашла. Двоих. Поэтому и не гоню.
Я не читала сказку. Я вообще не любила сказки. Хотя согласна, что в сказке ложь, а в ней намёк, добрым молодцам урок.
– Почитаем как-нибудь на собрании, да? – Йоля улыбается. – Ты же запишешься в студию, надеюсь? Сергей приходит. И ещё три девочки из вашего класса.
Киваю. Неуверенно, но киваю. Из-за Сергея хоть на край света. Когда-то могла, теперь не знаю.
Непросто простить предательство. Вообще непросто простить что-либо, но предательство сложнее всего.
Глава 6. Йоля
(Записки о воронах. Одиночество. Письмо)
В туннелях я поняла, что слышу и понимаю всё вокруг.
Чужие мысли всегда двухцветные: белые или чёрные. Я собираю их по одной, чувствуя, как они звенят во мне, словно монеты в моей старой кошке-копилке.
Только твои мысли я не читаю. Я не хочу знать заранее, что ты скажешь. Не хочу знать, какое слово ударит меня ещё больнее, и я превращусь в соляной столб, как жена Лота.
Это время одиночества.
Одиночества и воспоминаний.
Помнишь?
Твои шаги звучат внутри стен Святой Анны, как эхо. Кажется, что на голове у тебя бумажный мешок, а руки связаны за спиной. Нет даже прорезей для глаз. Ещё чуть-чуть и задохнёшься.
Слишком пронзительно одиночество, пропитанное тобой насквозь.
– А тебе было когда-нибудь горько, а? – Я сяду перед тобой на корточки, стяну с головы шляпу.
– Горько? – Зачем-то ты смотришь мимо. Как будто в самую пустоту, куда-то поверх головы, на часы или отрывной календарь.
– Горько, что хотелось завыть волком, понимаешь? Горько потому, что некуда идти. И больно, потому что не к кому.
Мне кажется, что я засохший комок глины. Царапаю кожу и смешиваюсь с выступившей кровью.
Во сне ты проводишь рукой по моим волосам, почти незаметно, как будто смахиваешь невидимую пылинку.
– Я знаю, Йоля. Ведь я как ты.
– Тогда
Свентокшиские горы – горы на юго-востоке Польши (
Штеттинский замок – одна из резиденций герцогов Померании, место рождения русских цариц Екатерины Великой и Марии Фёдоровны, супруги Павла I, теперь музей польского города Щецина.
