гостей. Какая, к бесу, любовь – сразу бежать с иноземцем в укромный уголок? В расчете на шелковые чулки и иностранную шоколадку? Сплошная проституция!
Владик промолчал, потому что привык, прежде чем высказаться, взвешивать ситуацию с разных сторон. С одной стороны, получалось, что вроде бы прав Радик и невозможно исключить случай, что двух свободных взрослых людей поразила в самое сердце неожиданная любовь. Но, с другой, Вилен, получалось, ближе к истине – потому что покорное бегство с иностранцем в чащу парка не делает чести советской женщине. Что будут думать, судя по этим отбросам общества, иностранные гости об остальных советских людях? А еще, конечно, задевало (но ни Владик, ни другие парни вслух об том не говорили), что девчонки столь легко вступают в связь с неграми, индусами и прочими французами и штатниками – в то время как ни он, ни один из его друзей не мог похвастаться, чтобы какая-то из столичных девушек проявила подобную прыткость по отношению к ним, простым советским студентам. Чтобы познакомилась – и р-раз, сразу обниматься под куст.
– Вести себя, как эти девчонки, я считаю, свинство, – в конце концов, лапидарно высказался Владик и, как оказалось, поставил точку в споре – потому что они подошли к полузаброшенной части парка. Пейзаж тут скорее походил на сельский: высокая трава, поле с тропинкой, вдали – речка и по-над нею – кусты и заросли ивы. Вечерело, солнце клонилось к закату, и идиллическую картину довершало стадо коз, пасущихся в сторонке, – а рядом с ними, на стульчике, дремала древняя бабка.
– Рассредоточились, – скомандовал вполголоса Поливанов, и отряд разошелся в цепь. Каждый держался друг от друга метрах в пятнадцати, и получалось, что фронт их наступления занял собой едва ли не все поле. Егор махнул рукой, и бойцы побрели по направлению к реке. Высокая трава мочила брюки выпавшей росой. Двое милицейских держались особняком – друг рядом с дружкой и чуть сзади оперотрядовцев. Служивые явно скептически посматривали на происходящее – с подобным выражением отцы порой наблюдают возню своих детишек в песочнице.
Владик тоже шагал без особого энтузиазма. Хотя гончий азарт, который возникает всегда, когда соединяются молодые мужчины, его подстегивал. Что ни говори, в мероприятии было что-то доисторическое: молодые охотники племени выслеживают самку, позволившую себе связь с чужаком. Правда, по первобытным законам им следовало для начала убить чужака, а потом, всем по очереди, надругаться над предательницей. При мысли об этом кровь бросилась Владику в лицо: он, как и большинство студентов, еще не познал радостей плотской любви. Но теперь нравы сильно помягчели. Нынче чужака отпускают – разве дав ему пару пенделей, а женщину всего лишь передают на суд жрецов и привязывают, образно говоря, к позорному столбу.
В высокой траве ничего не шевелилось, не шуршало – лишь носились над цветами шмели и пчелы. А деревья по-над речкой – все ближе, ближе… Вот одно из них: расположено соблазнительно, само собой
