моих требованиях. Нилу прекрасно известно, что эта вещь перешла ко мне по наследству и я ею очень дорожу. Спокойной ночи.
Вот ключ к пониманию Нила Броуза: он – человек каморок, кабинок, кабинетиков. Горничная находится в одной кабинке, Кати – в другой, моя маленькая гостья – в третьей, «Кавендиш, Гонконг» – в четвертой, счет 1390931 – в пятой. И в каждой живет свой Нил Броуз, который действует совершенно независимо от прочих. Вот как я устроен. Мое будущее – еще в одном кабинетике, но я не спешу в него заглядывать. Вряд ли мне понравится то, что там.
Как ни странно, горничная оказалась права. Когда я возвращался домой и заставал ее там, атмосфера была совершенно иной. Приглушенный Сибелиус вместо громоподобного Вагнера. Казалось, будто она сидит под столом и возится со своими куклами. Она никогда не беспокоила нас с горничной, и даже занавески висели так, как перед моим уходом. Ну разве что иногда слышались легкие, как поцелуи, шаги по мраморному полу в гостиной, и все.
В отсутствие же горничной в воздухе копились уныние и тоска. То же самое происходило, если я уезжал в командировку. Однажды я на несколько дней смотался в Кантон – та еще дыра. Вернувшись, я застал ее в дикой ярости, так что пришлось долго оправдываться, обращаясь к пустоте.
Тропка взобралась на гребень горы. Над верхушками камфорных деревьев виднелась голова Будды, совсем рядом. Офигительно Большой Будда. Платиново-серый, спряденный на прялке синевы. Деревья обернулись грезой о деревьях. Кот-тень, тень кота.
Кожа зудела. Бессмертие плавилось. Должно быть, солнце вытапливало его, как бекон. Наверное, я сорвал ноготь на ноге – в туфле хлюпает что-то мокрое и теплое. Все мои органы обмякли, еле-еле сокращаются, все медленнее и медленнее, словно обессилевшие пловцы.
Откуда там, наверху, над твоей, Будда, головой появилась луна? Белая, голубая, клокочущая в бесшумном горниле солнечного света. Луна, луна, средь бела дня.
Я попал в век былого и грядущего{69}. Столпотворение: люди, туристические автобусы, парковка, сувенирные ларьки, рекламные щиты, толчея возле билетных касс – только англичане и славяне умеют правильно стоять в очереди, – мотоциклы… Здесь и не здесь. Все они там, за стеной сверкающей жидкости. Где-то за соседней дверью бурлят чужеземные речи.
Величаво сложенные полные губы Будды. На грани слов, на грани молчания. Глаза под тяжелыми веками таят истину, в которой так нуждается мир.
Луна-шутница. То молодая, то старая, то молодая, то старая. Повстречайся мне сейчас тот старик-нищий, я бы сказал ему: «Прости, мне нечего тебе дать. Нет у меня больше времени. Ни пары минут. Ни пары секунд, черт подери».
Вот интересно – тот японский парнишка с саксофоном, наверное, играет где-нибудь в баре. Может, в Центральном округе, а может, в Коулуне. Хотел бы я его послушать. Хотел бы посмотреть, как его девушка смотрит на него. Очень хотел бы. Но теперь уже вряд ли. Хорошо бы поболтать с ними, узнать, как они познакомились. Расспросить про джаз и почему Джон Колтрейн так знаменит.
…в век былого и грядущего. – Обыгрывается название фэнтезийной тетралогии Теренса Хэнбери Уайта «Король былого и грядущего» (1958), основанной на своде рыцарских романов «Смерть Артура» (1485), скомпилированном Томасом Мэлори.
