её появление заметила овчарка, подняла голову, отрывая её от лап, а уже после собаки и Бюрн обернулась, глянула через плечо, сидя на земле, присыпанной сеном у раненого в изголовье.
– О, молодая госпожа, – улыбнулась приветливо старуха, прищуривая синие добрые глаза, отчего морщинки на её лице побежали лучиками. – Проходи, раз пришла.
Ингигеда быстро-быстро замотала головой, отказываясь, только глаза испуганно распахнулись, словно просили её не в конюшню зайти, а в гости к лесному великану.
– Матушка ищет тебя…
– Уже иду.
Бюрн поднялась на ноги, сбросив сухой ладонью прилипшую к подолу солому, пошла, старчески ссутулив плечи и пряча маленькую седую голову в платке. Ингигерда пошла за рабыней и только через несколько шагов спросила о том, о чём нетерпелось спросить:
– Зачем, Бюрн?
Рабыня молчала некоторое время, потом, пожевав губами, ответила:
– У меня было три сына, а не осталось ни одного. Может быть, кто-нибудь поднёс и им воды или хорошо накормил в чужих землях…
Ингигерда с детства слышала от старой рабыни про трёх сыновей её, проданных в голодный год проплывавшему мимо купцу, но только сейчас по-настоящему ощутила тоску и боль в её словах, нахмурилась и промолчала.
Всё-таки этот человек пытался убить её отца. Но кто-то же, в конце концов, должен присматривать за ним, а может, он и не выживет и не сможет повторить попытки.
Наверное, норны ещё плетут нить его жизни и не торопятся обрезать. Почему-то не торопятся…
* * *
Весь день она думала об этом, а на следующий, принеся кусок хлеба для собаки, набралась храбрости и зашла в конюшню, встретив приветливый взгляд Бюрн.
– Всё-таки зашла… – Губы старой рабыни растянулись в улыбке.
– Я принесла хлеба для собаки, – Ингигерда всеми силами старалась дать понять, что совсем не больной её интересует, и даже глядеть на него опасалась. Села рядом с рабыней, погладила собаку по ушам и по голове, стала ломать хлеб кусочками и скармливать их ей с раскрытой ладони.
Овчарка вполне спокойно принимала её угощение, осторожно брала хлеб с ладони и заглядывала в глаза, двигая рыжими бровями.
– Ешь, ешь… – приговаривала Ингигерда.
– Я уже приносила ей поесть, – рабыня хмыкнула. – Вы ей нравитесь, молодая госпожа. А как вы сумели освободить её! – хихикнула довольно. – О-о! Не всякий мужчина решился бы на подобное, это смелость… Это хорошо, тем более для девушки.
Ингигерда засмущалась от неожиданной похвалы, пряча лицо, отвернулась, и взгляд её упёрся в лицо раненого незнакомца. Он смотрел на неё прямо, словно и не болен совсем, нормальным, всё понимающим взглядом. И Ингигерда, осознав это, отшатнулась назад.
Он живой! Он выживет! Он будет жить!
Ингигерда быстро поднялась на ноги, испуганно сжав пальцы в кулаки, глядела смятенно огромными синими глазами. Но взгляд незнакомца оставался неподвижным,
