гнев, но я остаюсь на месте.
Женщина-священник ходит вокруг Мали.
– Добрые горожане! Неужели, защищая того, кто проклят, вы вынесете приговор этой невинной девушке? Еще раз спрашиваю: кто-нибудь видел тяньсай?
– У нее обличье девчонки лет шестнадцати, – подхватывает бородатый священник. – Нам сказали, что она заплетает волосы в косы, а на щеке у нее шрам.
Толпа продолжает хранить молчание.
На кончиках пальцев священника ярко вспыхивает смертоносное пламя.
– Еще не поздно признаться, – произносит он, поднося огонь прямо к лицу Мали. Та в ужасе отшатывается. – Ну же, девушка, скажи нам!
«Воспользуйся магией, – шепчет у меня в голове голос, похожий на легкое дуновение ветерка в ночной тиши. – Давай же. Ты знаешь, что хочешь этого».
Я сглатываю, стараясь не обращать на него внимания.
– Я же уже сказала, что ничего не знаю. Не знаю, куда она пошла, – выдавливает из себя задыхающаяся Мали.
Священник смотрит на нее сверху вниз.
– Ты не оставляешь мне выбора. Какая жалость.
В его голосе нет милосердия, только злорадство. Когда пламя касается ее руки, Мали вскрикивает.
«Выдай себя, Ан. Не будь трусихой».
Я не двигаюсь с места.
«Уж лучше проявить осторожность, даже если при этом приходится быть бесчувственной».
Эти слова кажутся мне фальшивыми. Слишком резкими. Ошибочными. Я не могу допустить, чтобы Мали постигла та же ужасная участь, что и изувеченную девушку у колодца. Так ведь?
Кто-то проталкивается через толпу на другой стороне площади. Ли Го. Выражение его лица…
– Отпустите ее, она ничего не знает! – ору я что есть мочи, бросаясь вперед. – Вам нужна я. Я убила тех мужчин.
Толпа ахает и расступается, давая мне дорогу, и я оказываюсь прямо перед священниками.
– Ты? – презрительно усмехается женщина, окидывая меня взглядом с головы до ног. – Значит, это ты тяньсай, учинившая погром в переулке?
Не доверяя своему голосу, я молча киваю.
Она сверкает глазами.
– Докажи.
Сглотнув, я смотрю на свои руки. Сейчас они бледны и трепещут, словно сухие листья на ветру. Не знаю, что делать. Чего эта женщина от меня ждет? Чтобы я напала на нее? Неужели правда считает, что у нее есть шанс, учитывая, что я сотворила с теми воинами?
Бородатый священник пристально всматривается в мое лицо. Его злые глаза замечают шрам у меня на щеке, и по лицу расползается выражение коварного удовлетворения.
– Это лишнее. Она же сама призналась. Мы ее заберем.
Мне связывают руки за спиной. Грубые веревки врезаются в кожу. Ну вот и все. Мне пришел конец. Нет времени ни на слезливые прощания, ни на поспешную последнюю молитву. Слышу приглушенное перешептывание горожан. Некоторым я знакома как девчонка-сирота из соседней
