мне жаль Луи, – говорила она. – Все эти болезни Жермены – одно притворство. Ведь все дело в том, что Герен ее бросил и она рассчитывает разжалобить его, чтобы вернуть. Беднягу Луи она просто водит за нос. Подумать только – он взял ее без гроша, а ведь мог бы рассчитывать тысяч на триста приданого. Вдобавок, другой такой транжирки не найти; смотри – ни у тебя, ни у меня нет такого дома. Соболий палантин… жемчужное ожерелье. И никогда ласкового слова, одни только попреки, требования…
– Луи мог бы развестись, – заметила Марта Пероти.
– С ума сошла! Не было еще случая, чтобы кто-нибудь из Эрпенов развелся.
Крошка Лолотта, игравшая в куклы на ковре, подняла голову и сказала:
– Мадемуазель Эрпен – это я!
– Поди в сад, милочка, посмотри, как там растут цветочки, и выбери какой-нибудь покрасивее для тети Марты.
– Если бы она хоть детей-то любила, – сказала госпожа Пероти.
– Да ведь она, как известно, иногда по три-четыре дня даже не входит в детскую.
– У Луи с самого начала не хватило твердости, – сказала Марта.
– Луи у ее ног, – заметила госпожа Эрпен-старшая. – Он, бедняжка, все еще влюблен. После девяти лет брака это просто невероятно.
Луи Эрпен вернулся в гостиную. Руанский профессор был очень удивлен тем, что к больной не пригласили местного врача, был раздражителен, упомянул о нервах, предписал определенный режим и на этом распрощался. Дамы иронически переглянулись. Эрпен, склонив голову набок, печально вернулся в контору и снова принялся за «Ивовый манекен»[14]. Мадемуазель Пероля собиралась идти гулять с Денизой, уже одетой в каракулевую шубку, как вдруг ее окликнула Эжени:
– Поднимитесь обе к мадам.
Дениза застала мать в большом волнении, она сидела на постели с письмом в руке.
– Послушайте, мадемуазель, – сказала она, – отнесите это письмо доктору Герену, на улицу Сент-Этьен, и подождите ответа… Не обращайте внимания, если лакей скажет, что доктора нет дома; он в это время всегда принимает больных… Если он к вам выйдет сам, пусть Дениза ему скажет, что мама очень больна и что он непременно должен приехать лечить ее… Поняла, мое сокровище?
Она привлекла к себе дочь и нежно ее поцеловала. Мадемуазель Пероля молча взяла конверт. Девочка, стоя рядом с ней, поглаживала свой меховой воротник; она знала, что воспитательница презирает ее маму, и это было ей тяжело. Внизу Эжени, провожая их до двери, буркнула:
– Только этого недоставало… Пользоваться в таких делах ребенком!
Мадемуазель вздохнула и повела Денизу к доктору. Улицы городка, полные бедного шумного люда в часы, когда начинается и кончается работа на фабриках, в остальное время бывали пустынны. Стремительные ручейки, окрашенные в синий, желтый, красный цвет, несли к реке сточные воды красилен. Дениза, склонив головку и запрятав руки в муфту, шагала по широким каменным
