вы, мадемуазель?.. – проговорил он. – Передайте госпоже Эрпен: раз она считает, что я могу быть полезен, я приду…
– Хорошо, доктор, – ответила мадемуазель Пероля. – А как сказать мадам – когда вы…
– Минутку… – Он вынул из кармана записную книжку. – Сегодня, в шесть часов. Скажите лучше – в половине седьмого, чтобы она не волновалась… Что ж это, – обратился он к Денизе, – мамочка заболела? А ты как? Все так же хорошо играешь на рояле?
Он взял ее за подбородок. Его грубоватые жесты пугали детей. Дениза опустила голову и промолчала.
На другой день госпожа Эрпен уже могла встать, а два дня спустя порадовала домашних, появившись в столовой к завтраку в простом белом платье. Господин Эрпен в волнении встал из-за стола, подвел ее под руку к стулу и велел Эжени подать бутылку шампанского. Бутылка, почти нетронутая, была выпита в тот же вечер на кухне Куртегезом, который по такому случаю спел громче обычного:
Не плачь, моя Сюзетта…
После этого эпизода Дениза окончательно вышла из повиновения.
– Ничего не понимаю, – удивлялась мадемуазель. – Я еще не встречала такой умной девочки. Я люблю ее всем сердцем, знаю, что и она меня любит и вовсе не хочет меня огорчать. И все-таки ничего не могу от нее добиться. Это какая-то ненормальность.
Будь мадемуазель Пероля наблюдательнее, она заметила бы, что все предосудительные поступки Денизы совершались с расчетом рассердить или возмутить мать. Госпожа Эрпен, всегда подтянутая, элегантная, требовала от девочек безупречной опрятности. Дениза считала делом чести ходить замарашкой. Однажды мадемуазель Пероля застала ее за тем, что она пачкала угольной пылью свои белые башмачки. Воспитательница расплакалась и заявила, что больше не в силах заниматься такой злой девочкой. Когда для Денизы настало время первого причастия, родители долго обсуждали, как с нею поступить, и в конце концов решили, что на будущий год поместят ее в пансион Святого Иоанна.
X
Монастырь Святого Иоанна, занимавший несколько старинных зданий, уступами спускающихся к реке между Лувье и Пон-дель-Эр, представлял собою католическое учебное заведение, которому местная промышленная аристократия уже целое столетие доверяла воспитание своих дочерей. Монахини покинули его в 1905 году[15], и их заменили сестры-мирянки. Начальница, мадемуазель д’Обрэ, высокая и полная, носила черное шелковое платье и всегда держала белые пухлые руки скрещенными на животе. Когда она шла по двору или входила в класс, глаза ее бывали опущены, но из окон своего флигелька, стоявшего у входа в монастырский двор, она следила за воспитанницами проницательным умным взглядом. Эта женщина, никогда не выходившая за стены монастыря, отлично знала историю и все тонкости иерархического положения каждой семьи. Она понимала, что Элен и Франсуаза Паскаль-Буше, миловидные белокурые девочки с ясным выражением лица, принадлежат к тому миру, в который никогда не проникнуть Денизе Эрпен – девочке с суховатыми, малопривлекательными
В это время во Франции был принят закон об отделении Церкви от государства.
