реальность. Именно там и свершалась истинная жизнь, а не ее подобие, как в зрительном зале. И тут произошло невероятное… Мир исчез для него и осталась только она, дощатая площадка подмостков. Исчезли улицы, дома, люди. Исчезли, как и не было их никогда. Даже великолепие буфета померкло. Осталась только сцена. Теперь для него существовали исключительно они, эти пятнадцать метров в глубину и пятнадцать в ширину. Именно там, за срезом рампы, был его мир, была настоящая жизнь, единственно возможная и правильная. Ну а в зале, да и не только в зале, жизни не было. Здесь была лишь имитация жизни, эрзац-жизнь, подобная существованию младенца в утробе матери. Но ведь он пока еще здесь, верно? Значит он еще не родился, не появился в светлый мир за рампой. Но его час придет и он явится на свет. Да, да, именно так, ведь сцена еще не готова его принять. Что же делать?
Он и сам не помнил, как выскочил из зрительного зала и помчался по безлюдным коридорам театра, тускло освещенным приглушенным светом ламп. Коридоры закончились таинственным помещением, завешенными тысячами пыльных костюмов – он попал в костюмерную. В панике он выбежал оттуда и снова понеслись назад стены коридоров. Он видел полуоткрытые двери, за которыми тускло светились зеркала и пахло незнакомыми, тревожными ароматами. Наверное, это были святая-святых театра – гримерные. А ноги несли его все дальше и дальше. Сейчас ему было совершенно необходимо побыть одному, подумать и переварить то, что открылось ему минуту назад. Но побыть одному ему не удалось. Не удалось потому, что он с размаху воткнулся головой в живот какого-то существа. Да, именно существа, потому что он до конца своих дней не был уверен, что встреченный им тогда незнакомец был человеком. Лица существа он так и не увидел, потому что до конца разговора не поднимал головы.
– Впервые в театре? – прозвучал вопрос, заданный каким-то странным тоном.
В горле пересохло, мысли путались и он лишь судорожно кивнул. Как раз на уровне его глаза виднелась огромная перламутровая пуговица на странной одежде, к которой идеально подошел бы термин "камзол", если бы только знать, что он, этот термин, означает. Но необходимо было что-то сказать.
– Кто вы? – спросил он хрипло.
– Кто я?
Странно, незнакомец произнес это так неуверенно, как будто и сам не понимал, что же он из себя представляет.
– Кто я? – повторил он уже более уверенным тоном.
Последовавшая за вторым, а точнее – третьим, вопросом, пауза явно затянулась. Нашему герою даже показалось на единый миг, что оба они стоят на сцене и разыгрывают кем-то прописанную мизансцену.
– Я ворон здешних мест! – начал незнакомец – Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо!
По мере того, как он говорил, его голос окреп, зазвенел неизвестно откуда взявшимися обертонами. Незнакомец уже не говорил, а вещал:
– Я и мгновение и вечность! Я и ничто и бесконечность! Я век и я всего лишь миг! Я и ребенок
