солдатом, хотя никогда не прислушивался к оглушительным речам по радио и не всматривался в лица тех, кто размахивал руками на киноэкране, призывая воевать. Хотя он и был хорошим солдатом, но войну не любил и воспринимал ее как неизбежное зло, как стихийное бедствие, то ли посланное людям за грехи незримым божеством, то ли обрушенное на них безразличной к людям и к их грехам природой. С войной следовало смириться, как смиряются с наводнением, уносящим так любовно построенный дом. Война не уносила дома, она уносила мужчин. Некоторые из них возвращались, а некоторые – нет. Не вернулся и отец солдата. Он не вернулся с прежней войны и поэтому мать запретила солдату, который еще не был солдатом, а был только мальчиком-подростком, изучать французский язык. А ведь ему так хотелось, потому что именно на этом мелодичном языке разговаривали красивые девушки с цветных открыток. Впрочем, он не слишком расстроился, зная что у него нет способности к языкам.
Итак, он был обычным солдатом, этакой маленькой серой мышкой в бесконечной армии мышиного короля. Да, именно серый цвет был отличительным цветом той армии, в которой он служил, а потом и воевал. Воевать ему пришлось в той стране, в самом сердце которой которой была непонятная Малая Вишера. Ему приказали стрелять из винтовки в тех людей, что хотели подойти к их траншеям и воткнуть четырехгранные штыки в него и его друзей. Этого ни в коем случае нельзя было допустить и он послушно стрелял. Фигурки в темно-зеленых шинелях шли медленно, неумело, все время проваливаясь в глубокий снег. На белом, свежем снегу их было хорошо видно и целиться в них было легко и удобно. Когда его винтовка кашляла и очередная темная фигурка падала и растворялась в белизне снега, солдат радовался. Ему казалось, что он очищает этот прекрасный белый горизонт от грязных пятнышек и ему было легко и спокойно. Вот только зачем эти люди так медленно и так неумело шли навстречу смерти? Разве не лучше было бы им остаться там, за лесом, а еще лучше где-нибудь за большой рекой или за морем? Солдат не понимал этих странных людей и поэтому ему все же было немного тревожно.
Страна тоже была непонятная. Все в ней было как-то неправильно, но что именно? Пожалуй, солдат бы затруднился ответить на этот вопрос. Правда на крышах местных домов не было красивой красной черепицы как у него дома, а были они покрыты листовым железом, толем или даже соломой. Это было необычно, но было ли это неправильным? Вряд ли. И поля здесь были какие-то слишком уж большие. Ну не должно быть поле такой длины, что не видно другого его конца. Солдат и сам был из крестьян, но таких больших полей никогда не видел. Впрочем, и это вряд ли было неправильным. Так что же было неправильным в этой стране? Ведь должна же быть какая-то причина по которой чужие танки перепахивают то, что совсем не предназначено для пахоты. Раньше он не думал, что можно перепахать дом, сарай или кладбищенские кресты. А оказалось – можно. Значит, причина была и именно ее, эту причину разъясняли судорожно размахивающие руками люди с киноэкранов. У них был резкий, проникающий в подсознание голос, слушать их было неприятно и солдат научился не допускать
