не соглашаюсь:
– Как я мог остаться дураком, если я не играл? Я же только что пришел.
– За тебя играл Кузьмич.
Кузьмич – это наш заводской электрик. Трезвым его никто никогда не видел, а пьяненький – он никого и ничего не видит. Меня всегда удивляет, как он обнаруживает перегоревшие лампочки и заменяет их на новые.
– Но Кузьмич не играет в карты, – говорю я. – Это любой тебе скажет. Он не отличит даму от валета.
– Кузьмич только держал твои карты, а ходил за тебя Славик. Но это не важно, – заявляет Власов, – важно, чтобы в цеху был порядок. Так что подметешь, а я потом проверю.
Власов – рабочий старой закалки, и очень уважает чистоту и порядок. Он доволен, что семнадцать человек из бригады не выходят на работу, потому что их семнадцать станков стоят чистые и не производят металлическую пыль и стружку. И кто бы ни убирал в цехе, Михалыч обязательно подметает следом, ворча, что нынешняя молодежь не умеет держать в чистоте рабочее место.
– Сталина на вас нет, – рычит он. – При нем вас бы всех до единого расстреляли.
Власов уходит, а я включаю станок и закуриваю, не обращая внимания на табличку «Не курить!». В нашем цехе, где на каждом квадратном метре стоит станок, все курят, поэтому кислорода в цехе нет, а нам, токарям, он не особенно-то и нужен для производительности труда: недостаток кислорода будоражит кровь и заставляет двигаться в ускоренном режиме. Так считает наш начальник цеха Иосиф Ромуальдович Кац, маленький шестидесятилетний еврей на кривых ножках. О том, что он еврей, Кац напоминает всем по двадцать раз на день. Обычно он подходит к рабочему, кладет ему руку на плечо, смотрит пристально в глаза сквозь толстые стекла очков и говорит:
– Представляете, батенька, евреев на заводе нет, потому что здесь работают люди без мозгов, я – исключение из правил. Я здесь, и это значит, что вы будете работать за троих – за себя и за двоих евреев, один из которых играет на скрипке, а второй рисует картины. Если бы не мы, мир бы состоял из одних рабочих. Так что, батенька, затяните потуже свой ремень на брюках и работайте в утроенном темпе.
После этих слов Кац привычно стреляет покурить и неторопливо удаляется на своих кривых ногах. Свои сигареты он всегда забывает в раздевалке.
Вскоре возвращается с добычей улыбающийся Славик. Скверно пахнущий технический спирт «бодяжат» (разбавляют) водой, и пьют, как верующие – «святую» воду. Я мысленно сочувствую этим камикадзе, потому что однажды попробовал этот адский напиток. Дело в том, что наш шестидесятилетний Ильич обожает устраивать всякие приколы – то Славику в сумку болванку подложит килограммов на восемь, а тот добросовестно прет ее домой, то кому-нибудь в сапоги металлической стружки насыплет. Как-то летом он пробрался незаметно в раздевалку, вытащил у меня из пакета полиэтиленовую бутылку с компотом, который мне приготовила жена Александра, компот вылил, а бутылку заполнил спиртом и чуть подкрасил чаем. Я прибежал разгоряченный глотнуть компотику, хлебнул – и чуть было не окочурился, как выражается наш Власов. Токари это помнят, и обычно мне не
