style="font-size:15px;"> Я пожал плечами.
– Можно привести целых пять причин, почему с художественной точки зрения это неблагодарное занятие. Но на самом деле – я попросту стесняюсь. К тому же, хотя ты и думаешь, что история твоей жизни неповторима, другим она кажется ничем не примечательной.
– Гм, за это можно выпить.
– За что именно?
– За жизнь, которая неповторима.
Час спустя мы выбрались из полуподвального карибского рая на улицу, где уже стемнело и похолодало. Мы сделали небольшой крюк, чтобы немного проветриться, и вернулись на площадь со статуей святого Флориана. Прожектор, установленный на крыше Нининого дома, освещал купол костела Святого Михаила. В конус этого света попадала и печная труба вместе с дымом, который ветром относило в сторону, так что крыша, казалось, служила съемочной площадкой для какого-нибудь киноэпизода, скажем, для сцены приземления Бэтмена.
Дома мы направились прямиком в ванную. Вместе почистили зубы, забрызгав зеркало белыми капельками пасты, и заспорили о том, кто из нас такой свинтус. Вдруг из комнаты Нины донеслось по-словацки: “Эй, можно потише? Спать не даете!” Мы замерли.
– Она что, не уехала? – спросил я шепотом.
Нина, оторвав взгляд от моего отражения в зеркале, посмотрела мне прямо в глаза.
– Я ее придушу.
– Иди сюда, – сказал я, чтобы предотвратить трагедию.
Нина прижалась ко мне, и я, как обычно, сразу же ощутил ее грудь. Я поцеловал ее в шею и постепенно начал спускаться губами все ниже. Нина успела запереть дверь ванной, прежде чем я усадил ее на батарею и кончил дело ртом.
– Пойдем спать к Итке? – спросил я потом.
– Наверное, – вздохнула Нина. – Подожди, я возьму подушки и одеяло.
Она натянула трусики, отперла дверь, зажгла большой свет и громко спросила:
– Значит, ты не уехала?
– На поезд опоздала, поеду завтра, – сонным голосом ответила словачка. – Выключи свет, будь добра.
– В следующий раз хотя бы эсэмэску пришли, поняла? – крикнула Нина и стукнула кулаком по подушке соседки.
Словачка в недоумении приподнялась на локте и произнесла таким тоном, каким женщины общаются исключительно между собой:
– Что, потрахаться не получилось?
Нет, получилось. В ту ночь на Иткиной кровати, в самом сердце резервации молодых католичек, мы впервые занимались любовью. Уже в полусне я проник в нее, в Нину, нас обоих охватила сладостная нега, и я быстро кончил.
– Ты мой каштанчик, – произнесла Нина.
Вышло, конечно, не ахти, но уже на следующий день мы занимались любовью нормально, то есть дольше, чем полминуты.
в предыдущих сериях
Я отвернулся от них, нелепо слепленных вместе, и вышел, смеясь, назад на улицу, чтобы довершить свой обход квартала, живущего, словно в насмешку, до нелепого конкретной жизнью плоти. Дождь
