кое-где видна ртутно поблескивающая вода Рыцарского залива. А за самыми дальними хижинами – Город между мостами. Как он не утонет под тяжестью дворцов, которые понастроили богатеи! Прогуливаются целыми днями, лопочут по-французски, а у него не хватает на бутылку приличного пойла. Нормального пойла, не кислятины, от которой сводит челюсти. Он представил, как вода залива поднимается все выше, лижет каменные финтифлюшки на стенах, плещется на застеленных коврами лестницах, как коричневая флотилия дерьма из затопленных сортиров, покачиваясь на волнах Меларена, подбирается к позолоте решетчатых окон. Как захлебываются грязной жижей выряженные ведьмы в съехавших набок париках, как вопят их кавалеры, повисшие на ветвистых рогах хрустальных люстр. И хорошо бы потопу этим не ограничиться. Потоп – значит, потоп, никаких скидок. Милости прошу, водичка, и к нашему холму тоже. Только не зарывайся – до моего порога, и ни на дюйм выше. Хей до[2], бродяги, бляди и попрошайки. И богачи заодно.
Вдохнул с удовольствием, зачарованный представившейся картиной, а выдох принес разочарование.
Пустые мечты.
Хотя бы мельницы остановить. От их натужного воя и скрипа голова разламывается. И все равно – лучше, чем в доме. Мелкота шастает туда-сюда, он так и не научился их различать. Погонишься за одним, он шасть за угол, а там… то ли этот, то ли другой – хрен разберешь. Ну и дашь затрещину первому попавшемуся, другим в назидание.
Пошел в спальню. Ведьма где-то шляется, и слава богу – можно спокойно допить, что осталось, без нытья: кто за квартиру будет платить, где деньги на хозяйство… Пошла бы подальше.
Что же такого было в его жизни? Почему все не так? Слова оправдательной речи складываются с трудом. Надо бы как-нибудь попробовать на трезвую голову, а то мысли путаются. Он же может все объяснить. Работал с утра до ночи, трудился, как пасторский сын перед домашним опросом. Кто бы оценил… кабы оценили, и жизнь пошла бы по-другому. Пил бы рейнское из хрустального графина, жрал бы изюм и вафли. С красоткой на коленях. И месть, месть – отомстил бы всем, кто лишил его заслуженного счастья, всем врагам и недоброжелателям. Будет прихлебывать золотистое вино, глотать устриц и смотреть, как их руки-ноги наматываются на спицы дубового колеса.
Стук в дверь. Черт бы их всех подрал… Не стал открывать – все равно ничего хорошего ждать не приходится. Пусть стучат… и вздрогнул так, что чуть не свалился на пол: дверь слетела с петель, брызнули щепки. Кто-то, он даже не успел сообразить кто, схватил его за шиворот и поволок на двор. Треснулся лбом о порог… спасибо, что пьяный. Тело как ватное – иначе бы переломал ребра, а то и хребет. Получил несколько пинков ногой в зад и оказался в той самой мокрой крапиве.
Франц Грю закрыл глаза: уж не приснилось ли? Подождал немного: а вдруг и вправду сон, мало ли что приснится спьяну? Сейчас исчезнет его мучитель, как его и не было, и он проснется в своей койке. В худшем случае на полу. Но тут услышал звук, знакомый, как собственный голос:
Hej då (
