временем Уго, получивший от Цастроцци повеление не допускать смерти Верецци, в привычный час принес ему поесть, но обнаружив, что минувшей ночью в бурю скалу разрушила молния, заключил, что Верецци утратил жизнь под развалинами, и с этой вестью явился к Цастроцци. Цастроцци, по непонятным причинам не желавший смерти Верецци, отправил Уго и Бернардо разыскать его.
После долгих поисков они нашли несчастного страдальца, по-прежнему прикованного к скале, но доведенного до истощения голодом и жестокой лихорадкой.
Они расковали его, подняли в карету и через несколько часов стремительной езды доставили бесчувственного Верецци в домик, где жила одинокая старушка. Тот домик уединенно стоял на обширной вересковой пустоши, в отдалении от всякого человеческого жилья.
Цастроцци с нетерпением дожидался их приезда; он поспешно бросился навстречу им и с демонской усмешкой оглядел сведенные мукой черты лица своей жертвы, бесчувственно повисшей на плечах Уго.
– Его жизнь не должна прерваться, – воскликнул Цастроцци. – Она нужна мне. Прикажите Бьянке приготовить постель.
Уго и вслед за ним Бернардо повиновались и внесли изможденного Верецци в дом. Послали за лекарем, который объявил, что кризис лихорадки, сразившей больного, миновал, и надлежащий уход сможет поправить его здоровье; но его мозг поразило расстройство, и для исцеления больному необходимо полное душевное спокойствие.
Цастроцци, для которого имела значение жизнь, но не счастье Верецци, увидел, что неуемная жажда мщения увлекла его слишком далеко от намеченной цели. Он увидел, что надобно прибегнуть к ухищрениям; для этого он поручил старушке уведомить его о состоянии больного, когда тот придет в себя, поскольку врач утверждал, что здешний воздух необходим для исцеления от сразившей его горячки.
Долго выздоравливал Верецци, долго томился он в бесчувственном оцепенении, в то время как его душа словно бы воспаряла ввысь, к счастливейшим пределам.
Наконец он все же выздоровел и, придя в сознание, первым делом спросил, где находится.
Старушка изложила ему события в том виде, как ее научил Цастроцци.
– Кто же тогда велел сковать меня цепями в той пустынной и темной пещере, – спросил Верецци, – где я провел долгие годы и претерпел невыносимые мучения?
– Господь с вами! – отозвалась старушка. – Сколь диковинна ваша речь, барон! Я начинаю опасаться, что вы вновь лишитесь рассудка, в то время как вы должны благодарить Бога, возвратившего вам разум. Что означает «сковать цепями в пещере»? Говорю вам, я пугаюсь самой этой мысли; умоляю, успокойтесь.
Верецци пришел в замешательство от уверений старушки. Невозможно было, чтобы Юлия отправила его в эту убогую лачугу и покинула.
Рассказ старушки казался таким связным и был изложен столь безыскусно, что он не мог не поверить ей.
